Земля Гай | страница 49
Злой как собака Егорка отковыривал пробку с очередной бутылки.
Закончив, они вломились к бабкам:
— Хозяйки, ставьте на стол за работу! Магарыч!
— Все бы им — бутылку! Уже ведь заложили за воротник! — ворчала Михайловна, но «маленькую» достала.
— Так живую тварь ведь жизни лишили, — отозвался Васька.
Михайловне самой страшно захотелось выпить.
Собрали на стол, почали бутылку. Но легче никому не становилось.
— Васька, ты хоть бы от крови отмылся, — поморщилась Михайловна.
— Да ну её…
— Чё ну?! Воняет от тебя.
— Занюхивать хорошо.
Снова все замолчали. Только часы тикали да бегали неугомонные мыши.
— Уезжать отсюда надо на хрен, — констатировала Михайловна, ни к кому конкретно не обращаясь.
— Уезжать надо, — согласился Егорка, думая о чем–то своем.
Васька разлил еще раз:
— Помянем Демократию. Вот и стало у меня еще на одну коровку меньше. Поедет завтра Панасенок в Койвусельгу? Свез бы мясо.
Выпили за корову.
Кузьминична тихо плакала без слез. Тогда ей тоже налили.
Без стука ввалился Панасенок. Рассеянно, не глядя, хлопнул дверью и, не снимая «чоботов», протопал к столу.
Ему налили.
Выпить, конечно, можно. Выпить, конечно, нужно. Но и решать что–то нужно. С хозяйством, коровами, гектарами земли за рекой — жизнью своей неудавшейся, развалившейся в одночасье как карточный домик. А есть ли силы? Сил–то где взять? Что же делать–то, что же делать?..
— Что же делать?
И только Кузьминична неизменно шептала:
— Молиться.
Вот молодец Егорка — крестился! Уверовали бы еще Михайловна, Панасенок… Спроси бабку, чего она в жизни больше всего хочет, она бы сказала — чтобы все поверили в Бога. И как бы тогда легче жить стало. И все бы любили друг друга. Это же так просто…
Напились быстро и почти без разговоров. И только Васька, как обычно, засыпая лицом в тарелке, затянул:
— Все хохайпэ, вранье. У цыгана три души, четвертая — конь. Мне бы коня, коня… С развевающейся гривой, большого, сильного… Я его уже вижу — лачо грай. И уедем, уедем все отсюда на…
На сей раз это почему–то страшно взбесило Михайловну. Она кинулась к цыгану и, ругаясь на чем свет стоит, стала вытаскивать его из–за стола.
— Иди ты… со своим конем! Чтобы духу твоего в доме не было, мерин вшивый! Конь ему! Хоть бы к дитю съездил в детдом!
— А нет больше дитя в детдоме! Матка забрала и свела незнамо куда…
— Да?.. — удивилась Михайловна, но в голове у нее эта новость не уложилась.
— Ты мэнге еще выгонять будешь! — возмутился цыган, — вчера у меня была — это… м… л… — язык у него заплетался, — м-ложку серебряну у меня стырила со стола… воровка! Прикарманила мое добро!