А фермер все стоял и смотрел.
Потом только кинулся к подвернувшейся Кузьминичне, выбил у нее из рук ведро:
— Не трожь! Не трожь, тебе говорят! Мое это все, мое! Все, что есть у меня. И хрен с ним, пусть горит! Я вам всем говорю — идите на х…! Свое добро спасайте, а мне ничего не надо, ни–че–го!
Ухватил вилы и оголтело кинулся к скотнику, мешая заливать его водой: пусть перекинется огонь, пусть все горит синим пламенем. Кричал исступленно:
— Эй, Егорка, тащи канистру с того сарая. Сейчас, бля, такой фейерверк
устроим — на весь поселок праздник!
Егорка, Михайловна с Кузьминичной, Васька растерялись, стояли сбитые с толку, не веря ни ушам своим, ни глазам.
Но праздника не вышло. Ветер был на реку. А потом и вовсе в небе опрокинулся на них, на догорающий сарай ушат воды и враз остудил. Как и не было ничего. Только уже без сарая.
— Епты-ч, как к богу дозваниваюсь, — выругался Егорка и тут же, видимо, сквозь шумы в трубке расслышал голос и заорал:
— Але, але! Это церковь?!
Как ни странно, в трубке ответили:
— Молитвенный дом.
— Мне бы вашего самого главного попа.
— Это отец Андрей. Я вас слушаю.
— Мне это… креститься надо. Так я завтра часам к двенадцати дня приеду. Я из Гая.
— Мы крестим по субботам в два часа дня.
— Да, блин, я же говорю, из Гая я, у меня только завтра возможность будет приехать к вам креститься.
— А я говорю, мы крестим по субботам!
— Вы чё, не понимаете? Я креститься хочу. Мне в субботу до вас не на чем доехать, а завтра из нашего поселка к вам поедут и меня захватят. И ваще, может, я до субботы передумаю. Ваше ведь дело — в веру обращать! А вы мне отказываете!
Штепт за стенкой какое–то время вслушивалась в Егоркино страстное желание креститься, но ей это быстро надоело.
— Так что же у вас пропало? — обратилась она к фермеру. — Ведь не просто же так сожгли ваш сарай. Вы проверили, что пропало?
— Ну я… Шут его знает… Я не бачив… — убитый горем фермер не мог понять, чего от него хотят.
Штепт потихоньку раздражалась.
— Что у вас там было до пожара? Хотя бы это вы можете перечислить?
Панасенок только было открыл рот, как в дверь вломилась Михайловна.
— Ну, едрена–матрена, замордовались мы твоих коров ловить да доить, Федька, дубина стоеросовая! С тебя магарыч! И не хлопай мне тут зенками. Васька выгнал их на выпас — всё!
— Гражданка, гражданка, на полтона тише. Кто вас сюда звал? — попыталась осадить бабку Штепт.
Михайловна уперла руки в боки:
— Так ты же, милая, и зазвала. Рассказать тебе, как оно все сгорело. Или што, уже не требуется?
