Утро тех далеких дней: пытаясь помочь ей подняться с портативного туалета, я, бывало, балансировал с ней на ее здоровой ноге, удерживая ее саму на одной руке, а второй подмывая ее, а потом вытирая ей зад. Были времена, когда интимность этого танца на трех ногах становилась такой абсурдной, что появлялась ощутимая опасность свалиться на землю от смеха.
Из этого несчастья мы вынесли любопытный урок. Я однажды принялся на досуге рассуждать: если бы можно было повернуть время вспять и «распараличить» паралич, сделал бы я это? И внезапно я понял, что нет. Я поразился силе своей реакции. Это был не виноград, который зелен, и — не вздох и примирение с ситуацией, это был осознанный выбор. Конечно, — подумал я, — мне–то легко говорить, а что скажет Фумико? Я спросил ее. Она немедленно сказала: нет — никогда!
Кажется, это трудно объяснимая и странная реакция. Инсульт делает существование в мире труднее и, вероятно, он укоротит ее жизнь. Я трачу много времени на уход за нею. Но то, что мы пережили это испытание, изменило нас. Мы стали немного другими людьми. Наша позиция в отношении мира сделалась, видимо, более уверенной. С чего бы нам хотеть вернуться назад?
Ирония, конечно, в том, что возможность еще одного инсульта пугает нас сейчас точно так же, как даже намек на первый инсульт напугал бы нас летом 1997 года.
Если время — река, тогда и мы стоим, напрягшись, против течения, упершись ногами, чтобы не унесло. Это река, в которую, как говорит Гераклит, мы никогда не ступим дважды (если он, и в самом деле, это говорил.) В какой–то момент, несколько лет назад, я сдался: вместо того, чтобы продолжать бороться, я позволил себя унести. И вот теперь я плыву вниз по течению этой самой метафорической реки времени. Вообразите меня, устроившегося на автомобильной камере с Globe and Mail на коленях, помахивающего ногами народу на берегу. Это не комфортное плавание. Может остановиться время, но не возраст. Годы отщипывают от вас по кусочку, суставы начинают слышно скрипеть, со временем утренняя эрекция плавно сменяется, увы, утренним пуканием.
Чтобы жить внутри машины, которая неумолимо изнашивается, требуется, по меньшей мере, здоровое чувство абсурда. Самое плохое то, что за исключением корреспондентки в России, лучшие из моих старых друзей ушли известно куда, и, в основном, от рака. А что же делаю я, праздно шатаясь здесь? Все равно, это один из двух лучших периодов моей жизни. Первым, конечно же, было детство, когда я гонял по фермерским землям в любую погоду. Я не говорю, что самый счастливый: самыми счастливыми были годы, когда росли наши дети. Но лучший.
