Вспоминаю два забавных мгновения в вековой церемонии обольщения. В самом начале женщина лежит на спине, сопротивляясь условно, а возможно и в действительности, с наполовину спущенными трусиками, пока не отбросит все условности и не сдернет трусики и не пошлет их в полет сильным движением ступни.
Второе — в самом конце действия. Я видел, и не раз, выражение лица женщины, когда мужчина — конечно, я сам, а откуда бы иначе я знал? — завершит все, так сказать, до конца: этот взгляд может быть описан не иначе, как самодовольный. Комически самодовольный. Она принимает это мужское содрогание сугубо на свой счет — и, конечно, так оно и есть.
Теперь, когда я уже не попадаю в чужие кровати — это была позорная практика моих лучших времен, — я думаю о вопросе Йетса к Ханрахану: завоеванные или потерянные женщины будоражат более наше воображение? Я не знаю.
О леди! Леди! Я надеюсь, я написал вам надлежащую хвалебную песнь, отдал приемлемую дань. Многоречивую, я знаю. Но я считаю вас чудесными. И тех, живущих или мертвых, которых я знал физически, я думаю о каждой из вас, о каждой, по–своему пылкой и благородной.
Чувственность.
Два примера чувственности приходят на ум. Для представления о грубой животной чувственности вообразите раннее утро в коровьем хлеву на ферме в прериях. Работник доит корову при свете масляного фонаря, подвешенного на потолке (эти коровы опрокинули столько ведер молока, а от фонарей сгорело еще больше амбаров…) Маленький мальчик наблюдает, кошка ждет. Работник прыскает в кошку сильной струей молока. Она так широко открывает пасть, что мордочка ее делится пополам, кошка вертит туда–сюда головой, с жадностью пытаясь уловить вкусную белую жидкость себе в глотку. Мужчина и мальчик смеются.
И, наконец, эротика утонченная почти до крайнего предела: представьте Серафину, юную–старую ведьму из книги Филипа Пулмана «Золотой компас». Когда ее спрашивают, почему она почти не носит одежды в такой сильный мороз, она отвечает, что ей нравится чувствовать «покалывание звезд и шелк лунного света на коже».
Они с чувством убеждают ее в том, кто она на самом деле.
Весной 1998 года с моей женой Фумико в середине ночи случился полный паралич левой стороны. Можно вообразить, какая это катастрофа. Инсульт — несчастье, выздоровление — длинный и трудный путь, и оно никогда не бывает полным.
Реакция на это несчастье может принимать непредсказуемые формы.
Фумико начала делать первые шаги в сентябре, и тогда же вернулась домой и расположилась в гостиной, пытаясь вновь формировать мышцы, чтобы осилить лестницу.
