Не слушая сестру, Сесиль дернула Элизабет за рукав и прошептала:
— Осторожно оглянитесь!
— А кто там?
— Этот серьезный парень, который недавно приехал с матерью! Мадемуазель Пьелевен сказала мне, что его зовут Патрис Монастье.
— Я знаю, — ответила Элизабет.
— Да, но вы не знаете, что он пианист.
— Неужели?
— Очень талантливый пианист. Конечно, еще не знаменитый, но он уже давал концерты. Мадемуазель Пьелевен уверяет, что он приехал в Межев, чтобы отдохнуть после болезни. У него было что-то легочное… Я нахожу, что он просто великолепен!
Элизабет повернула голову и за соседним столиком увидела бледного брюнета с лихорадочным блеском глаз и слегка оттопыренными ушами. Его мать, худощавая женщина маленького роста, с обесцвеченными волосами и накрашенным ртом, говорила с ним вполголоса, надавливая вилкой на слоеное пирожное с сахарной пудрой. Заметив Элизабет, оба вежливо улыбнулись ей. Она ответила им улыбкой и сказала шепотом сестрам:
— Не понимаю, что вы нашли в нем великолепного?
— Я тоже, — сказала Глория.
— Значит, вы плохо рассмотрели его, — сказала Сесиль. — У него глаза… горят как угли! А его лоб. Вот это лоб! Большой, открытый.
— Настолько открытый, что скоро у него не останется волос, — сказала Глория.
— Кто бы говорил! — воскликнула Сесиль. — Я думаю, что через три года у твоего жениха тоже будет лысина!
Глория покраснела, задетая за живое, и проговорила:
— Прошу тебя, Сесиль. Не станешь же ты сравнивать Паскаля с этим несчастным!
Элизабет никак не могла заставить себя заинтересоваться этим разговором. Счастье переполняло ее. Она оживляла в памяти встречу с Кристианом, представляла, как он сидит один в своей комнате, спрашивала себя, что он думает о ней после ее ухода. В своей задумчивости Элизабет не заметила официантку, подошедшую с подносом, на котором стояли чашки. Сесиль вскочила и сказала:
— Я пойду за пирожными.
— Мне так хотелось бы познакомиться с вашим женихом, Глория! — сказала Элизабет, делая некоторое усилие, чтобы показаться искренней. — Может быть, мы увидим его когда-нибудь в Межеве?
— Да. Он очень надеется, что сможет провести с нами сорок восемь часов в феврале месяце. Но в каждом письме он говорит, что увольнительную ему дадут, вероятно, позже. Вы не находите, что эта военная служба какая-то глупость?
Сесиль вернулась с кусочками разных тортов и ромовыми бабами на тарелке.
— Ромовые бабы для вас, Элизабет, — сказала она. — Я знаю, что вы их любите.
Элизабет смотрела как завороженная на два маленьких пирожных, пропитанных сиропом, сверху которых лежали засахаренные вишни. Перед ее мысленным взором все еще стояла скворчащая маслом яичница, желтая с белым на черном фоне сковородки. Элизабет благодарно улыбнулась и ответила:
