— Мне не совсем ясно, что ты хочешь сказать, — заметил я.
Отец затянулся дымом сигары.
— Это трудно выразить словами, Гарри. Нет ничего нового в том, что каждый из нас умрет, но мы тешим себя мыслью, что о нас будут помнить. Нам не нравится наблюдать, как меняется все, во что мы верим. Я ненавижу саму мысль о том, что в мире всегда будет твориться такая неразбериха. Я знаю, что этого не может быть. И ты угомонишься, и все другие угомонятся, потому что есть ценности, которые никогда не изменятся.
До самого последнего времени я не мог понять, о чем в тот день говорил отец, пока не обнаружил, что многое из того, во что я верил и считал обязательным для себя и для других (хотя и не поддающемся точному определению), выбрасывается за борт.
— Гарри, — спросил отец, — какого черта ты делаешь в Нью-Йорке?
Он не переставал барабанить пальцами по столу, пока я посвящал его в детали кампании по рекламе мыла Коуза, прозвучавшие здесь, в столовой, явно не к месту.
— Чепуха какая-то! — воскликнул отец. — Ни за что не поверю, что тебе нравится подобное занятие!
— Представь себе, нравится, поскольку у нас там все кипит и бурлит.
Отец вздохнул.
— Не понимаю я тебя. Хочу надеяться, что в твоем возрасте я был таким же, как ты. Мне кажется, я и сейчас не изменился. Но не помню, хотел ли я, чтобы все обязательно кипело и бурлило. Наоборот, всю свою жизнь я стремился к тому, чтобы ничего не происходило. А еще что ты делаешь в Нью-Йорке?
— Ничего особенного. Обычно мы засиживаемся в конторе допоздна, и к вечеру я сильно устаю.
— Ты что, ни с кем не встречаешься?
— Встречаюсь, но редко.
— В таком случае, ты должен наверстать упущенное. Уж раз ты здесь, повидайся со старыми друзьями. Мотфорды приглашают тебя на завтрак, а мы сегодня в клубе устраиваем перед танцами большой обед… Гарри, что с тобой?
— Ничего, сэр.
— Тогда не смотри так. Я хочу показать тебя людям — вот и все.
Дверь столовой раскрылась, и вошла Мери в голубом с белыми крапинками платье. Прежде чем поцеловать меня, она посмотрела тем же странным, испытующим взглядом, какой я замечал и у других.
— У тебя очень усталый вид.
— Это с дороги. Никак не могу приучиться спать в поезде.
Мери взяла меня под руку и увела наверх, в мою комнату.
— Вы уже поспорили с отцом?
— Просто поговорили.
— С тобой тут никто спорить не будет. Я уж об этом позаботилась. Ты хорошо проведешь здесь время. О тебе все спрашивали.
— Кто это все?
— Да все. Теперь я знаю многих твоих знакомых.
