Дорн не преминул воздать молитву Люку-Фонарщику, который всегда помогал отчаявшимся и обречённым в самых сложных и безвыходных ситуациях, и совершенно невозмутимо вышел наружу, подставив лысеющую макушку жалящему солнцу.
– Вы уверены, что ваши подопечные… позвольте называть их именно таким образом, не успели покинуть порт?
– Что-то подсказывает мне, что «добыча» все еще на берегу, – ответил Праведник, и на его лице появилась хищная улыбка. Он прекрасно понимал, что те, за кем он охотится, вовсе не жертвы, а зубастые рыбины, что с лёгкостью расправились с четырьмя его лучшими учениками. Таких в одиночку не одолеть. Но азарт вынуждал его не думать об опасности. А вера в справедливый исход заставляла церковника пристальнее вглядываться в толпу пассажиров.
Они спустились с первого яруса на второй. Прошли вдоль торговых навесов – предприимчивые представители торговой артели и сюда запустили свои алчные лапы. В конце они упёрлись в уютные летние кафе. Ветреная погода только приходила на остров. Ещё неделя, может быть, две, и веранды с множеством столиков затащат на склад, оставив на месте недавнего питательного островка пустую площадку. Но сейчас все еще было на своих местах: и немногочисленные посетители, и снующие между широких столов стюарды.
– Можно нескромный вопрос? – внезапно поинтересовался констебль.
– Отвечу на все что угодно, если это не касается Отрешенного города или не несёт запрета клятвы, – устало улыбнулся Праведник и стер со лба обильный пот.
– Ни в коем разе, – успокоил его Бушевич. – Знаете, я из семьи потомственных военных и умею чтить традиции. А в особенности правила устава.
– У нас он называется Тайнин, – поправил его церковник.
– Да какая разница, – отмахнулся констебль. – Я ведь совсем о другом. Скажите, а что вы будете делать, если эти ваши злодеи вздумают оказать вам сопротивление? Что тогда?
Праведник не ожидал подобного вопроса и растерянно пожал плечами.
– Не знаю, наверное, как и любой служитель воинства, применю силу. На крайний случай огнестрельное оружие.
– Силу? И оружие? – округлил глаза констебль. – Вот уж истину говорят: век живи, век удивляйся. А я, если честно, всю жизнь считал, что вы боретесь против насилия только гуманными методами. И не имеете права приносить вред себе подобным!
– Так оно и есть, – согласился Дорн. – Но дело в том, что жизнь слишком многогранна, чтобы подводить её под некие правила. Особенно в вопросах, касающихся истинного зла и противоборства ему.
