— Принимай их у себя в комнате! — мечется за дверью Елизавета Николаевна. — Ванная общая не для гостей твоих! Чего ты их в ванную водишь? Чего? Потаскуха! Я детей искупать боюсь. Того гляди, все заболеем.
— Правильно! — говорит бабушка. — У нас в Таганроге тоже был случай. Провизор Доваткин с одной спутался и французскую болезнь подхватил! Не дай бог! А Соколиков? Ого! Пять лет болел! Серой лечился, а жена к другому ушла. Ищи-свищи! Прибегает, а она вещи собрала, и все, пропало!
Мы просыпаемся от долгого, нетерпеливого звонка в дверь.
— Что это? Боже мой, что это? — говорит в темноте мама. Голос у нее дрожит.
— Что ты, Ниноленьки, волнуешься! — отвечает бабушка. — Это Наина милицию вызвала.
— Какую милицию? Зачем? Откуда ты знаешь?
— Ха! Откуда! Что я, не вижу? Каждую ночь милиционеров водит!
— Не болтай ерунды…
— Какая ерунда, Ниноленьки! Поругалась с Луцкой и вызвала. Шафаренко тоже когда с городовым путалась…
— Какая Шафаренко? При чем тут Шафаренко!
Звонки продолжаются. В дверь уже колотят ногами, но никто не идет открывать. Наконец в коридоре стучат каблучки Наины Ивановны.
— Последняя дверь, — говорит она.
Слышно, как тяжелые шаги направляются к комнате Луцких.
— Шафаренко, — бормочет бабушка. — Ха, не помнит Шафаренко! Возле станции жила. Там еще братья Федоткины трактир держали.
— Отстань, ради бога, замолчи, не мели белиберду! — сердится мама.
Голос в коридоре говорит:
— Все в порядке. Не тревожьтесь, гражданка. Велели проверить, мы проверяем.
— Проверяем! — возмущается Елизавета Николаевна. — Подымаете людей по ночам. Сплетни слушаете. Лучше бы делом занимались, грабителей ловили. Мне утром на работу вставать.
— У нас тоже работа, — отвечает мужской голос.
— Работа — детей пугать!
— Ладно, гражданка, ты давай потише, — говорит еще один голос.
— Иди, Лиза, иди уж, — зовет Прасковья Федоровна.
Слышно, как хлопает входная дверь, все стихает.
— Елизавета Николаевна, милая, что это было? Что за проверки? — спрашивает мама утром.
— Да эта змея подколодная, Наина, ворона проклятая, хахалей своих прислала. Будто бы у меня люди без прописки живут. А маме, между прочим, — прибавляет она полушепотом, — на той неделе как раз временную прописку дали — на полгода. Я им так и сказала: вы бы сперва в домовую книгу глядели, а после ходили, людей из постелей подымали.
— Ладно, — говорит Прасковья Федоровна, — не шуми. Обошлось, и слава богу.
— Счастье, — шепчет Елизавета Николаевна, — что Ляли дома не было. Ничего, я тоже сообщу, чем она тут занимается и кого по ночам привечает. Настя подпишет.
