Папа снова вздыхает, откидывает голову назад и принимается глядеть в окно.
— Мне, верно, лет пять тогда было, но я эту сцену на всю жизнь запомнила. Ты три, три, что ты сидишь! — говорит она папе.
— Сколько будет три, три и еще раз три? — спрашивает папа.
— Девять, — отвечаю я.
— Будет дырка! — говорит он, довольный.
— Ха, так то с извозчиками было в тысяча девятьсот седьмом году, — вспоминает бабушка, — а я тебе, Ниноленьки, говору про тысяча девятьсот двенадцатый. Императрица-мать накануне Пасхи посетила женскую гимназию. А я ее приветствовала от имени родительниц.
— Государыня императрица действительно посетила нашу гимназию, — подтверждает мама, — она же была попечительницей. Но такого, чтобы ты ее приветствовала… Не помню. Это твои выдумки. Помню, что день был изумительно ясный… — Она опускает ложку в миску и забывает про лосьон. Глаза у нее делаются большие-большие, зеленые-зеленые, брови подняты высоко-высоко. — Воспитанницы выстроились, мать-императрица со свитой идет по залу, а мы все приседаем в глубоком книксене… Боже, так и стоит перед глазами… Как сейчас вижу: паркет натерт до зеркального блеска, солнечные квадраты на полу… А главное, ощущение какого-то дивного восторга… Утренний свет… Будто сон… Невероятно, непостижимо, зачем понадобилось расточать все эти несбыточные обещания? Безумные надежды? Неужели только для того, чтобы единым духом всего лишить?.. Что за странная жестокость?
— Нинусенька, — хмурится папа, — у тебя наивные и устаревшие представления. Ты изображаешь судьбу в виде древнегреческой богини с человеческими страстями. А на самом деле судьба лишена каких бы то ни было побуждений. Не говоря о том, что ее вообще нет.
— Ты прав, — соглашается мама. — Не судьба, а рок. Бесчувственный Молох, который давит все самое лучшее, самое прекрасное. Катит, не различая дороги… Никакое страдание его не остановит. Что там говорить… Все эти рассуждения не приносят ни малейшего утешения. Верно, уже достаточно. — Она принюхивается к лосьону, окунает палец в белесую жидкость и растирает ее по тыльной стороне ладони. — Хорошо, пускай теперь остужается. Светлана, поставь на окно.
— Возраст женщины можно весьма точно определить по ее рукам, — замечает папа. — И как бы престарелые красотки ни красились и ни мазались, а руки все равно их выдают.
— К чему ты это говоришь? — удивляется мама. — Я не понимаю.
— К тому, что в женщине главное не лицо, а шея и руки.
— Весьма оригинальное замечание.
