Комбинации против Хода Истории[сборник повестей] | страница 22
Он упал боком, поднялся на колени, столкнул лодку в реку. На четвереньках развернулся к нам, выползая из воды.
В смутном непонятном порыве я побежал к нему. Папаха с него свалилась, он медленно ложится животом в грязь.
— Они ж… могли б пловца… за лодкой… — выдавливает прерывисто, — и переплыли б удобно. А так — хрен!
Лодку уносит течением. Вымазанной илом рукой он пытается расстегнуть ворот шинели.
— Вы… стрелять скорей…
Приподнимаю его за плечи. Подбежали наши: слушают мой крик — объясняю, в чём дело. Санёк, я, Вячка, Чернобровкин несём Алексея. На его покрытом грязью лице блестят глаза; улыбается:
— Убили меня… чудаки…
Санёк остервенело матерится:
— А ты крикнуть не мог, а?! Гордый — кричать?! Гордый?!
Мы втащили Алексея на кряж, несём по косогору к поджидающему батальону. Ощущаю, как Алексей потягивается, словно вяло пробует вырваться из наших рук. Кричу:
— Санитары!!!
— Умер он, слышь, — говорит Вячка.
Известие, что я убил Шерапенкова, мгновенно всколыхнуло батальон. Нашу историю в подробностях знают все. Встречаю осуждающие, возмущённые, враждебные взгляды. В них чудится мысль: «Ишь, не вынесла душонка, что он таким молодцом показал себя!» Меня колотит нервная дрожь, пытаюсь разъяснить, доказать, что я не нарочно.
— Извольте помолчать! — кричит мне в лицо учитель труда начального училища, снимает шапку над телом Алексея.
Подошёл Сохатский, резко назвал мою фамилию. Встаю перед ним навытяжку. У него негодующее лицо.
— Кто вам дал право стрелять в своих?!
Меня качнуло.
— Ни при чём он, господин прапорщик! — вступился Санёк. — Я виноват.
— И я, — рядом со мной встал Вячка, — я тоже. Мы… мы… эх! — потупился.
Сохатский всматривается в нас поочерёдно.
— Очень странно… — он склоняется над телом Шерапенкова: — Лучший солдат у меня был.
Мы несли Алексея до ближайшей деревни. Там и похоронили. Собрали в батальоне денег, сколько у кого нашлось, отдали священнику, чтобы отслужил не один раз.
Название деревни — Мышки. От Оренбурга в ста пяти верстах.
Рыбарь
1
Хлебных снопов уже нет, а летний их запах остался. В рубленом овине темно. Сизорин выбрался в предовинье, приоткрыл дверь. По большому крестьянскому двору проходят люди: к избе, к конюшне, к сараям. В свете луны взблескивает металл винтовок. Голоса незнакомы.
— А живо драпанули! — сказал один.
Другой:
— В Безенчуке настигнем! Пешкодралом, да не спамши, не оторвутся.
Сизорин понял: батальон Поволжской армии*, где он числился рядовым, спешно покинул деревню. Впопыхах его забыли. Изнурённый походом, несколькими сутками без сна, он непробудно заснул в овине. И вот в деревне красные…