Когда Адриан проходил через ту часть толпы, где драка еще не начиналась, его сопровождал говор, который немногим из его семьи посчастливилось бы услышать.
— Колонна, — сказал один.
— Но не похититель, — сказал другой с диким смехом.
— Не убийца, — пробормотал третий, прижимая руку к своей груди. — Не против него вопиет кровь моего отца.
— Да благословит его Бог, — сказал четвертый, — его еще никто не проклинает!
— О, помоги нам, Боже! — сказал старик с длинной седой бородой, опираясь на свою палку. — Змея еще молода, зубы скоро прорежутся.
— Стыдитесь, отец! Он милый молодой человек и не горд, по крайней мере. Какая у него улыбка! — сказала одна красивая матрона, стоявшая на краю того места, где происходила схватка.
— Прощай, честь мужа, если патриций улыбается его жене! — был ответ.
— Нет, — сказал Луиджи, веселый мясник с плутовскими глазами. — Если человек честным образом может добиться чего-нибудь от девушки или женщины, то пусть его — будет ли это патриций или плебей, вот моя мораль. Но если какой-нибудь безобразный, старый патриций отнимает у меня женщину, увозя ее на спине немецкого кабана, то он, по-моему, злой человек и прелюбодей.
Пока такие толки и разговор шли о молодом нобиле, совсем другого рода взгляды и слова сопровождали немецкого солдата.
Перед его тяжелой и вооруженной фигурой толпа расступалась с такой же, или с еще большей быстротой, но не с почтительными взглядами. Глаза сверкали при его приближении, но щеки бледнели, голова склонялась, губы дрожали; всякий чувствовал трепет ненависти и страха, как бы при появлении ужасного, смертельного врага. И с яростью в душе замечал этот свирепый наемник знаки всеобщего к нему отвращения. Он с суровым видом шел вперед то с презрительной улыбкой в лице, то злобно хмурясь, и его длинные заплетенные светлые волосы, темно-рыжие усы и мясистый лоб представляли сильный контраст с темными глазами, черными, как смоль, волосами и тонким телосложением итальянцев.
— Пусть Люцифер вдвое накажет этих немецких головорезов! — проворчал сквозь зубы один из граждан.
— Аминь! — отвечал от всего сердца другой.
— Тс! — сказал третий, боязливо оглядываясь. — Если кто-нибудь из них услышит твои слова, ты погиб.
— О Рим! Рим! — сказал с горечью гражданин, одетый в черное и принадлежавший, по-видимому, к более высшему сословию, нежели остальные. — Как ты низко пал, если на собственных улицах трепещешь, заслышав шаги наемного варвара!
— Слушайте, что говорит один из наших ученых людей и богатых граждан! — сказал почтительно мясник.
