Текли дни, складываясь в недели, недели складывались в месяцы. Я уже недоумевал, чем может быть так занята лаборатория «ИДЕКС», как вдруг однажды Пэм позвонила ее секретарша из клиники. Девушка даже не представляла себе, сколько ожиданий было связано у Пэм с этим звонком, сколько надежд и опасений. Она просто сообщила: «Вы приобрели петуха». Вот и все. Бразильцы в своих птицах разбираются.
Когда Пэм перезвонила мне на работу, то я едва сумел разобрать слово «петух», заглушаемое судорожными всхлипами.
– Пришли результаты анализа? – уточнил я, желая знать наверняка.
– Да, – ответила она, уже с некоторым раздражением. – Цыпа оказался петухом.
Так, только не улыбаться, не смеяться, не шутить по этому поводу. Не завопить от радости. Не запеть. Не зарыдать от счастья.
Я спокойно сказал ей, что все придет в норму, все будет хорошо. В тот вечер Пэм усадила девочек за стол на кухне и сообщила им полученную новость. Цыпа появился на этот свет благодаря Абигейл, это ведь ее посетила мысль посвятить ему свою научную работу, и она наблюдала за Цыпой гораздо пристальнее, чем все остальные. Она рисовала Цыпу на уроках в школе, она научилась ворковать, как Цыпа, ходить, переваливаясь, как Цыпа; она отлавливала Цыпу, когда та забивалась под стул или стол, не желая выходить из дома. И в тот вечер она расплакалась первой, приглашая маму и сестру присоединиться к ней. Вот такую сцену я застал, когда приехал к ним домой после работы.
– Ребята, я очень вам сочувствую, – сказал я, стараясь сыграть как можно лучше. – Но вы должны знать, что Цыпа будет очень счастливо жить много-много лет в окружении своих подруг-курочек.
– В анализе могла быть ошибка! – твердила сквозь слезы Абигейл, и в голосе ее злость смешивалась с печалью. – Так часто случается. Они сделали анализ неправильно.
* * *
Какое-то время цыпленок еще ходил повсюду, но уже для всех как бы умер, хотя сам об этом не подозревал. Нет, его окружили еще большей заботой, чем раньше, прямо-таки королевскими почестями, хотя ни я, ни Цыпа не представляли себе, что такое возможно.
Дети то и дело звали его в дом, помещали в центр на диване, а сами садились по бокам, когда смотрели телевизор, гладили перышки, пока петух ворковал на полу; а когда ели на кухне макароны с сыром, Цыпа рядом клевал кукурузное зерно из мисочки. «Ах, как мы тебя любим, Бу-Бу», – только и слышалось в доме с утра до вечера, причем часто девочки повторяли это хором. Я спокойно ждал, ничего не говорил, зная, что потихоньку (ну, может, медленнее, чем мне хотелось) дело идет к его неизбежному отъезду.
