И тут мне в голову стукнуло: окно! В подвале, на самом верху задней стены, имеется узкое окошко, которое можно поднять. Если я не совсем потерял ориентацию, оно выходит как раз на темные недра под крыльцом. Возможно – только возможно, – мне удастся подманить его к этому окошку и взять рукой (одетой в перчатку, естественно). Если же не удастся, то можно самому протиснуться в окошко, проползти по смерзшейся грязи, словно я спецназовец, и ухватить петуха, надеясь на то, что тот не выклюет мне глаза.
Я бегом спустился вниз, поспешно вскарабкался на стул и направил фонарик в окно, надеясь разглядеть в кромешной тьме птичий силуэт. От увиденного я чуть не свалился со стула: в нескольких сантиметрах от меня стоял Цыпа, прижавшись клювом к стеклу с той стороны. Нам обоим в голову пришел одновременно один и тот же путь к спасению, и это способно было испугать не на шутку.
Разумеется, петух постарался усложнить мне задачу, как мог. Он всегда старался усложнить мне жизнь. Когда я опустил окно, он стал каркать и клеваться, но через время мне удалось с помощью пляжного полотенца развернуть его, схватить сзади и протащить через окно. Все это не укладывалось в рамки здравого смысла, однако, когда я устроил его на ночь на столе и сообщил Пэм добрые вести по телефону, меня переполнило чувство гордости, какое я редко испытывал за всю свою жизнь. В ту ночь мы с Цыпой спали крепким сном, надежно разделенные двумя этажами.
Однако вернемся к звонку Пэм тем майским воскресным днем. Я круто развернул машину и помчался к дому. Для меня уже стала привычной мысль о том, что Цыпа неуязвим. Перед ним были бессильны ястребы, парившие в вышине. И местные лисы и койоты, могли они там пролезть через наш забор или нет, оставили петуха в покое. Да ведь эта птица однажды справилась даже с собакой!
Кроме того, он был неразлучен с Пэм, а та находила в нем достоинства, которые другие хозяева редко обнаруживают в своих животных (если обнаруживают вообще). Он постоянно играл с детьми Пэм. А что касается меня, то совершенно неожиданно Цыпа стал моим наставником в вопросах главенства в стае. В общем, во многих отношениях он сделался талисманом нашей семьи, символом необычного, кипящего жизнью пригородного коттеджа, хозяева которого предпочли пойти непроторенным путем. Петух, живущий у нас во дворе, всем и каждому громко заявлял: ребята, это вам не «Положитесь на бобра»[67].
Я тащился в хвосте неторопливого потока машин (а куда людям спешить в воскресное утро?) и ничего не мог с этим поделать. Я вспоминал Цыпу, когда он был пушистым чирикающим цыпленком и сидел между двумя девочками на диване у телевизора. Вспомнил, как маленькая Каролина гордо показала Цыпе свой первый выпавший молочный зуб. Цыпа с минуту на него смотрел, а потом открыл клюв, схватил и проглотил. После этого Пэм два дня безуспешно искала зуб в его помете.
