— На Москву! — кричал он, раскачивая крохотной, птичьей головкой. — Кто с нами пойдет на Москву, будет прощен. Но кто не согласен идти, пусть не ждет пощады. Кто не согласен?
Он умолк, выжидая.
Я напряженно вглядывался в темноту, стараясь найти Сашку. И вдруг заметил его. Возле самых ворот. В двух шагах от себя.
— Твари! Ироды! Гадины! — закричал он неистовым голосом. — Нате! Берите! Бейте!
Он бился и плакал от злости. Папаха уже слетела с его головы, и он, трясясь, распахивал на себе грудь, чтоб скорее подставить ее под пулю.
Кудрявцев, казалось, проснулся. Он поднял голову и стал напряженно вглядываться в темную яму двора. Не знаю, удалось ли ему разглядеть Сашку, но только он вдруг рассмеялся.
Это тоже было странно и страшно.
Яков Иваныч схватил Сашку за плечи и пихнул прочь от двора, от ворот, на самую середину темной, полной народа улицы.
Мы оба, держа винтовки наперевес, повели его через толпу, как арестованного.
Эта уловка спасла нас.
Я скорее чувствовал, чем видел, как перед нашими штыками расступаются люди. Я слышал вокруг жадное, возбужденное дыхание. Но никто не произнес ни слова. Осторожничали, не зная, чем все кончится.
Мы свернули за угол, в глухую тьму. Мы боялись обернуться. Вот–вот за нами погонятся, поймают, поволокут…
Труднее всего нам было с Сашкой. Он все порывался назад, громко всхлипывал, угрожал, сквернословил пронзительным, не своим голосом. Наконец Яков Иваныч совсем рассердился и сказал ему:
— Молчи, болван!
Тогда Сашка замолк, съежился и пошел между нами понуро и послушно.
Ночь была полна шумов, шагов, дальних криков. Иногда навстречу нам попадались люди. Мы их не видели, мы только слышали, как они, почуяв нас, замирали, прижимаясь к заборам.
Где–то в стороне, по дворам и переулкам, кружились над землей огненные жуки — там кто–то бродил с фонарями.
Поравнявшись с каланчой, мы увидели озаренные окна собора. Шла служба. В открытых дверях над толпою колыхались хоругви. Пели. Мягкая, влажная тьма дрожала от гудения мужских голосов, а голоса женщин были как плеск воды.
За спиной услышали мы пошлепывания копыт. Мы кинулись в сторону и притихли.
Невидимые кони шли мимо нас. Мерно тренькали стремена. Пахло мокрой кожей и горьким потом. Брызги летели из–под копыт нам в лица.
Всадники выехали на площадь. Один за другим появлялись они из мрака, возникая перед освещенными дверями собора. Мы видели папахи, заломленные в разные стороны, и тонкие пики.
Это был передовой казачий разъезд, занявший оставленный город.
