Матери работали, а мы, их непутевые дочери вовсе не собирались быть паиньками, как того им хотелось. Наоборот, мы только делали вид, что слушаемся и все, что нам адресовалось, мы будто бы выполняли. Сейчас! А как же наша вольница–воля? Мы ее не собирались никому уступать!
К тому же, как только мать на работу и за порог, так свободная! Делай что душе угодно, чем хочешь, тем и занимайся. Одной как–то не особенно было весело, да и проказничать вдвоем было интереснее. Поэтому я, как только мать к выходу, и я уже слышу, как она в лифте спускается, начинаю подавать наш условный сигнал своей подруге.
Стукну разик по батарее и жду ответного перестука. Если ее мать еще дома, то она не отвечает, ну а если уже мать ее тоже на работу, то свободна, тогда только и слышно, как радостно она начинает колотить в батарею центрального отопления.
— Стук, стук, стук. — Мол, я тоже свободна!
Поначалу мы с ней так перестукивались для того, чтобы в школу вместе ходить. А потом уже только по делу. Это когда мне или ей приходили более продвинутые идеи, нежели на уроках в школе сидеть и париться. И тогда….
— Стук, стук, стук. Считаю ее удары.
Это потому, что каждая серия ударов имела для нас свое обозначение. Три раза подряд, это она сообщала, что придет скоро ко мне, а пять ударов, это то, что надо мне к ней спускаться, и тогда мы уже с ней будем шкодить в ее квартире.
Телефонов–то еще мобильных не было, а стационарный телефон тогда считался среди наших семей чуть ли не роскошью.
— Стук, стук, стук! Ага, сейчас ко мне придет, жду ее. Чайник поставлю, поищу в мамкиных запасах обязательно варенье какое–то к чаю. И хоть мать и ругала меня, что я без спроса, а я все равно и только ей говорю, что мне надо, ведь я же подрастаю. А мы ведь действительно подрастали.
Это я уже потом поняла, когда наши баловства уже далеко стали заходить. Поначалу мы что?
Начинаем везде лазать по шкафам в поисках сначала чего–то вкусненького, а потом подросли и уже со шкодой, ради чего–то интересненького. То найдем, откроем, то нацепим на себя. То туфли на каблуках, то белье мамкино. И каждый раз у нас с Женькой чуть ли не скандалом все заканчивалось.
— Положи, не трогай! — Это я ей.
Потому как она уже хочет мамкину комбинацию натягивать. А мне отчего–то жалко ее вещей, и я у нее вырываю, а потом опять аккуратно складываю на место.
— У своей мамке поищи, поняла! Можешь у нее хоть что хочешь нацепить, а у моей не трогай. Не твое это, поняла!
