Надумал поискать по ящикам деньги, у самого их почти не осталось, снял последние из тех, что родители оставили ему на банковском счете. Собирался как раз просить, медлил, по возможности экономил. До сих пор он тратился, ни на что не глядя, совершенствовал свою компьютерную систему, рублей не считал. Денег, конечно, ни в каких ящиках не было. Мысль бестолково металась. Продать что-нибудь из вещей? Но он просто не знал, что чего стоит, в вещах не умел разбираться, тем более продавать.
— И тут меня как будто стукнуло, — студент опять поднял на меня взгляд, — о чем я вообще думаю, если завтра мне надо срочно к ним отсюда уматывать? Одолжусь у них, пришлю. Так показалось вдруг просто! А потом тут же вспомнил, что к одиннадцати должен быть у вас, а реферата еще нет. Все остальное вылетело из головы. Мысль сразу пошла о другом. Вспомнил, как на зачете вы сказали мне про стихи. Что поэзию можно считать частным случаем сложной системы. Почувствовать, понять загадку, еще не разгадав, да? Я нашел эти стихи. Только еще не знал, как их Кассандра примет. Сел к ней, и она не просто откликнулась — ожила. Все вдруг заработало, все. — Тольц мотнул головой. — Не могу вам описать. Пошло дальше такое. больше, чем я ожидал! — Разбитое лицо даже сквозь кровоподтек, казалось, сияло. — Я ведь это вам принес показать. Вы еще не посмотрели?.. Дайте, я покажу.
Пришлось кивнуть уклончиво: да, конечно, посмотрю непременно. (Если бы я уже не успел посмотреть.) Предмет не определен, правила неизвестны. Придется так или иначе договаривать до конца, продемонстрировать бедняге, что он натворил, если сам не помнит. Уже хоть пришел в себя, осмысленное состояние. Заглянет нормальным взглядом, поймет. От очевидности никуда не деться, но что с ним все-таки было вчера, сегодня? Сомнения зависли, не разрешенные, недоумение никуда не ушло, не развеялось, с ним предстояло еще разбираться. Только лучше немного погодя, не сейчас. Заглавие в конце.
— Давайте, — сказал, — о реферате чуть позже. Хотелось бы сначала дослушать, понять до конца, что у вас с этим Пашкиным было.
Сияние на разбитом лице угасало не сразу. Он словно еще переживал восхищенность чем-то привидевшимся к рассвету после бессонной ночи — без перехода, он если и спал, то словно не осознавал этого. Мне ли было этого не понять, не проникнуться знакомым, право же, состоянием. Ведь это был тот же вечер, та же ночь, когда мне открывалась жизнь за освещенными окнами, и всех я готов был понять, узнавая в других себя, и где-то там, за непрозрачными шторами призрачно светились дисплеи бессонных компьютеров. а потом птичьи голоса за окном, пение в голове, чувство жизненной полноты, ясность восторга, похожего на понимание, остальное не имело значения, перестало существовать.
