— Есть маленько, а что?
— Не скромничай. Не зря ведь прозвали.
Борису хотелось спросить, откуда Санек узнал про кличку, но не сделал этого. В разговорах с опасным соседом он вообще избегал задавать вопросы.
— Прозвали… — ответил туманно. — Я больше в теории, чем на практике.
— Не темни, Борь… Ты на каком курсе?
— На пятом.
— Круглый отличник?
— По-всякому бывает, — Борис старался держаться на равных, но это ему плохо удавалось. Ловил себя на том, что, небрежно цедя слова, все равно как бы заискивал. Они, вероятно, ровесники, но невольно складывалась ситуация, что он младший и немного дураковатый, а Санек старший, точно знающий, что к чему в любом вопросе. Санек подавлял его своим тайным превосходством, не предпринимая при этом никаких усилий. В чем же заключалось превосходство? Да в очень простой вещи. Он мог вызвать Жеку из кустов и без всяких околичностей врезать гаду по ушам. Только и всего. Пустяк, конечно. Но за этим пустяком целые миры: его, Борискин, интеллигентный, книжный, и мир Санька — со скрежетом ломаемых костей, с дурными башлями, с горьковатым запахом крови и спермы. Мир мужской и реальный и мир, слепленный из виртуальных фрагментов, осточертевший Бореньке до тошноты.
— Я к чему веду-то, Борь. Тут одна дамочка желает с тобой потолковать.
Боренька насторожился, представив себе почему-то голую Кэтрин.
— Что за дамочка?
— Телка в отпаде, но не по нашим зубам.
— Чего ей надо?
Санек учтиво раскланялся с каким-то пожилым дядькой, вышедшим из подъезда. Дядька рябой и прилично одетый.
— Тут такое дело, Борь, я ведь временно в бегах. Пасет кое-кто. Светиться в городе не могу. Дам телефончик, позвонишь ей вечерком, лады? Она сама скажет, чего ей надо.
Телефон, записанный на бумажке, Боренька взял. Помешкал немного.
— Сань, не обижайся, но я к вашему бизнесу касательства не имею. Никаких данных. Я же, во-первых, трус. А во-вторых…
— Все мы трусы, — успокоил его Санек. — Пока зеленью не запахнет. Верно, а?
— Верно, конечно… Ее как зовут?
— Таина… Попросту Тайка или Инка.
— И чего ей сказать?
— Скажи, что от меня… Ну я потопал, ладно? Торчу тут уже битый час. Опасно, Борь…
У Клима под гипсом нога чесалась так, словно туда забрался целый муравейник. Дора Викторовна, костоправ, просверлила в гипсе дырки, чтобы кожа дышала, но это мало помогло. Клим терпел три дня и три ночи, не спал, ел без аппетита, приставал к медсестрам, чтобы сгоняли за водярой, но девушки только отшучивались. На четвертый день объявил Доре Викторовне ультиматум. На утреннем обходе.
