свой горячий, самолюбивый семейный норов отец не всегда мог. Да и
хотел ли ?
11
Отец пытался сопротивляться пришедшему новому, но все же
вынужден был что -то менять и в своем характере, и в нашей семейной
жизни. Не всегда у него получалось, но все же разумом понимал или
душой чувствовал, что дети будут жить в другом мире, который ему
совсем не по нраву.
Он неохотно, но все же прислушивался к словам мамы, раньше его
понявшей, что сыновья должны обязательно учиться, а не только работать.
Отец, думается, теперь осуждал себя за то, что когда-то не разрешал
дочери посещать школу, а постоянно отправлял ее на бахчу. Однако
открыто признавать свои ошибки, как обычно, самолюбивый казак не
хотел.
Старшему сыну Григорию (Грине) было разрешено учиться в школе
все десять лет. Наверное, потому, что, болезненный с ранних лет, он не мог
помогать отцу даже в самой простой и легкой работе. С Владимиром (как
позднее и со мной) дело обстояло несколько иначе: отец неохотно
отпустил нас в «классы», потребовав, чтобы мы обязательно выполняли
все «нужные дому дела» а не «тратили попусту время». Мама согласилась
с ним.
Всегда спокойная и приветливая, она на своих плечах держала весь
дом и духовное благополучие семьи, благотворно влияя на неё. Не только
на своих шумных ребят, но и на жесткого в своих требованиях мужа. Мама
успокаивала его, когда он бурно выражал недовольство «нонешней»
жизнью или ругал мальчишек: «Пожалуйста, не кричи так громко.
Услышит недобрый человек и сообщит куда не следует. Пусть дети сами
думают, как будут жить».
В нашем доме появились некоторые приметы нового. Сначала
заговорило радио. Это случилось в 1937-м году. Гриня давно просил об
этом. Мама поддержала его, сказав отцу: «Нельзя мальчишек держать в
темноте. Вокруг разная жизнь, а они ничего о ней не знают» И он
согласился (правда, неохотно). В горнице, между окон, укрепили черный
диск – репродуктор. Для младшего брата он был неким загадочным чудом.
Костя готов был слушать все дневные передачи, хотя их содержания не
104
понимал и не запоминал. Но для него главное состояло в другом: «Ведь
говорит, когда я хочу».
Отец смотрел на «болтающий всякий вздор» круг насмешливо и
обычно просил детей выключить его: «Пусть помолчит, отдохнуть ему
