— Откуда знаете?
— Работала на заводе. Да вы подвиньтесь поближе, а то мне приходится напрягать горло, а оно у меня тоже больное. — Женщина выждала, пока Анисенко переберется ближе. — Когда я видела вас на процедурах, мне запомнились ваши руки. У лекальщиков всегда такие вот, красноватые, крепкие подушечки пальцев. И кожа на руках темная от въевшегося масла и металла; говорят, не только свинец, но и сталь въедается в кожу.
— Это верно, — немного осмелел Анисенко, откинулся на спинку скамейки и вздохнул; ему захотелось стать таким же вот спокойным, расслабленным, как Лида, — говорят, что тот, кто работает с металлом, сам становится железным. Я когда в цех пришел, над такими словами посмеивался. Целый год ходил — руки в ссадинах да заусенцах. А потом они так притерпелись, что ничего их уже не берет.
— Просто вы стали аккуратнее, сноровка появилась. Хотя если так все объяснять, скучно становится. Можно дообъясняться до того, что вся наша жизнь, наши чувства и настроения — это лишь химические реакции.
— Кроме химии, я по телевизору слышал, в нас еще и электричество есть, — как-то по-домашнему, словно сидел за столом на кухне, а жена хлопотала у плиты, заметил Анисенко и подумал, что в эту пору его сын, поди, закрылся в своей комнате и гоняет музыку, а жена закручивает банки с компотом; любит она готовить впрок и огурцы, и помидоры, и разные варенья.
— Много в нас разных разностей, известных науке и неизвестных. Я вот, как уеду, так на пятый день начинает казаться, что дома меня кто-то ждет. А там — пустая квартира…
— Мы вам не помешаем? — напротив скамейки приостановилась пара: у него в руках была гитара; его спутница в тонких черных брюках, желтой майке с насмешливым любопытством посмотрела сначала на Лиду, потом на Анисенко.
— Мадам, уже падают листья, — парень опустился на скамейку рядом с Анисенко, пристроил гитару на колено:
Я возвращаю ваш портрет,
Я вас без памяти люблю…
— Молодой человек, мы и без слов все поняли. — Лида ободряюще улыбнулась Анисенко. — У нас к вам маленькая просьба: спойте этот романс серьезно. Может, для вас он звучит странно, глуповато, но было такое время, и люди выражали свои чувства, как умели. Звучало это примерно так. — Лида прикрыла глаза, сложила ладони лодочкой и тихо, но так, что у Анисенко мурашки по спине побежали, пропела:
Я возвращаю Ваш портрет,
Я о любви Вас не молю…
Парень вопросительно посмотрел на спутницу, та капризно передернула плечами: «Выкручивайся сам, мне это неинтересно». Он мягко тронул струны, склонил голову набок и прислушался к бархатному звуку, словно хотел отыскать в нем интонации Лидиного голоса, а потом повернулся к ней и виновато улыбнулся:
