— Себя, конечно, относите…
— Зачем переходить на личности. Не надо, Мария Павловна, издеваться. Я с вами откровенно, а вы смеетесь.
— Нет, нет, Леон, тут не над чем смеяться. Тут плакать надо. Вы ведь и меня к «вахлакам» относите…
— Мария Павловна!..
— Подождите! Дайте мне сказать свое слово. И тоже откровенно. «Интеллектуалы» мне знакомы. Я знаю их, работала с ними в театре. На людей они смотрят вашими глазами. Каждым словом, каждым жестом эти «одаренные супермены» стараются убедить меня в творческой несостоятельности. Я верю в свой талант, люблю всей душой театр, а они отвращают меня от сцены. И вот что обидно: многих отвратили! Воспользуются слабостью человека и толкнут в спину. Я знаю вас, Леон Георгиевич, но лучше бы вас не знать.
Леон не понимал Марию, в его немигающих глазах чуть заметной тенью остановилась тревога.
Откровенность Марии Павловны, ее неожиданно резкие суждения повергли Леона в замешательство. Он хотел бы возразить, «поставить» собеседницу на место, но слов не находил. Леон не мог защищать себя — не мог, во–первых, потому, что, как ему казалось, и сам не знал себя, а во–вторых, Мария Павловна открылась для него с неожиданной стороны: поразила умом. «Надо же что–то сказать, черт побери!» — в сердцах ругнул себя Леон. И сказал первое, что пришло на ум:
— Извините, Мария Павловна, мне надо… Извините…
— За что же вас извинить? Это я вам наговорила дерзостей — вы меня извините.
— Я не обижаюсь. Вы все говорили верно. И удивительно умно. Я хорошенько обо всем подумаю. До свидания.
«К чему мой пыл?» — спрашивала себя Мария. — Зачем я ему все это говорила?..»
1
В последний раз Андрей прошелся по пролету цеха, в котором работала бригада сборщиков электронных машин — его бригада. Все уже знали о новом назначении Самарина. И может быть, потому были как никогда сдержанны. Ребята стояли у своих мест — кто у стола, покрытого блестящим полиэтиленом, кто в окружении серебристых ящиков со множеством обнаженных проводов, полупроводниковых пластинок, электронных ламп, а кто просто сидел без дела, опершись руками о колени.
Самарин подходил к каждому — одному пожимал локоть, другому клал руку на плечо.
Это были ребята, с которыми он собрал, смонтировал не один десяток малых и больших электронно–вычислительных машин; с ними он объездил многие страны; осматривал, принимал, а затем транспортировал оборудование, купленное у капиталистов: устанавливал машины на отечественных заводах, в институтах, академических центрах. Эти ребята, как никто другой, могут судить об электронной технике в разных странах, о степени добросовестности фирм и компаний, о талантливости инженеров, создающих электронную технику. Они и сами конструкторы и изобретатели; каждый из них творит, доделывает, изобретает «на ходу», не оформляя патентов, не требуя вознаграждений. Они начинали работу техниками, слесарями — совсем молодыми людьми. Теперь иным из них под тридцать, и почти каждый имеет диплом инженера–электроника. Бригаду хотели переименовать в группу электроников, но ребята воспротивились: «Называйте нас слесарями», — гордятся рабочим званием.
