— Пощадим? — спрашивает разгоряченный Чеку Барлас.
На секунду — другую кажется, что так и будет: Тимур, конечно, пощадит врага, который продолжает сидеть у забора, всхлипывая. Он отбрасывает в сторону саблю, но… просит повелительно у Чеку Барласа… лук со стрелой.
— Он отпрыск Эренжена — нет им пощады!
Тимур натягивает тетиву… стрела вонзается в грудь юноши.
Все.
— Куда их! — Чеку Барлас показывает на лежащие там и сям трупы.
— Никуда!
— Останутся до утра?
— А ты как думаешь?
Тот же двор на следующее утро заполнен почти на половину людьми. Это — преимущественно пожилые и более того мужчины. У дверей дома — хозяева: отец Тимура по имени Торгай, сам Тимур, 2–3 его приятеля, в числе их, разумеется, и Чеку Барлас, Сардар и еще один, запомнившийся нам по предыдущим эпизодам.
Речь держит, как и положено, отец Тимура:
— Вот трупы. Взгляните, люди, они лежат там, где их души унеслись в небо по воле Аллаха!
— Не по воле Аллаха, а по воле молодчиков, тех, кто стоит рядом с тобой, Торгай.
— Кто это говорит?
Из толпы высовывает голову мужчина:
— Ну, я — и что?
— Никто тебя не станет осуждать: твои слова верны. Более того, скажу откровенно: слушайте, барласовцы! У этого молодчика, который отправил души детей досточтимого Эренжена в небо, есть имя — вот он!
И тут неожиданно ситуация круто меняется. Тимур стоит, как бы возвышаясь над другими, мимо него, прижимая к груди руку и как бы выражая с ним и солидарность, и нечто большее (похожее на официальное признание его лидерства), проходят барласовцы… С этого момента Тимур еще больше (а ведь со времени первой встречи минула едва ли неделя!) становится похожим (конечно, не вполне) на того Тимура, образ которого сохранила нам история.
— Т–с–с! — Чеку Барлас прикладывает палец к губам.
Тимур со своим приятелем пробираются сквозь заросли к реке.
— Любуйся! Ай, да Чеку Барлас: все знает, все видит! — чмокает губами приятель. Тимур потрясен. Дело в том, что на мелководье реки, за густыми зарослями облепихи, купается… Жамбы! Купается весело, как и положено девушке лет 14–15, в нижнем белье до пят, купается, что–то напевая. Чеку Барлас в своей характерной только ему манере, делает попытку сказать что–то по этому поводу скабрезное, но под резко осуждающим взглядом Тимура мгновенно осекся:
— Я ухожу!.. Я ничего не видел! — говорит он, отступая.
Однако для Тимура такого рода покаяние явно недостаточно — он процеживает сквозь зубы:
— Вон!
Ветви зарослей за Чеку Барласом сомкнулись, его рядом как и не было. И тогда Тимур, не в силах подавить в себе нахлынувшие чувства, продолжает наблюдение за купальщицей. Жамбы, немного чисто по–женски покувыркавшись в воде и оглядевшись на всякий случай вокруг, выходит на бережок… раздевается… выжимает белье, раскладывает его едва ли не перед носом Тимура…
