Семь ночей в постели повесы | страница 10



Когда карта шла ей, Роберта совершенно забывала о последствиях. Нетрудно было представить, как Джозеф Меррик ловко заманивал ее в омут игры, пока наконец жена врага не оказалась в его власти.

Из гордости и чтобы избежать губительного скандала, и Уильям и Роберта держали неблагополучие своего союза втайне от света. Джозеф Меррик мог и не представлять, какими бедами грозит невинным, когда принимал расписки леди Холбрук. Или догадывался, но ему было наплевать.

Поэтому теперь Сидони ждала в постели Джозефа Меррика, как жертвенная овечка. Она догадалась, что это покои Меррика, хотя единственным свидетельством его присутствия был набор тяжелых серебряных щеток на туалетном столике и какой-то едва уловимый запах, державшийся на постельном белье и в воздухе.

Когда он поцеловал ее там, внизу, то словно оставил в ее чувствах какой-то след, и это ей не нравилось. Это пугало ее почти так же сильно, как и то, что должно произойти в этой сверкающей комнате. Когда Сидони представляла, как он вдавливает ее в матрас своим мощным телом, она готова была закричать.

Комната, в которой она находилась, не приносила успокоения. Напротив, лишь усугубляла растущий страх и вместе с тем озадачивала ее. Такой в высшей степени странной комнаты ей еще видеть не доводилось. Золото было повсюду: на резной старомодной мебели, на настенных бра и канделябрах, в поблескивающих металлических нитях портьер и ковров. Всюду Сидони видела себя, отражающуюся в бесконечном множестве зеркал. Позолоченные зеркала, развешанные по стенам вместо картин. Псише – большое зеркало в подвижной раме – в каждом углу. Зеркала над туалетным столиком, над комодом, между дверцами гардероба. Но самым удивительным и пугающим было большое зеркало, подвешенное над кроватью.

Это свидетельство тщеславия ее деятельного хозяина озадачивало Сидони. Его небрежная одежда не указывала на чрезмерное самолюбие. Наверняка любой нормальный человек избегал бы любоваться с такой одержимостью своим уродством.

Как отражение в вышине, она видела бледную девушку, лежащую прямо и неподвижно, как труп, под тяжелым одеялом, золотым, разумеется. Густые каштановые волосы зачесаны назад и заплетены в толстую косу, перекинутую на грудь. Девушку, лежащую в одиночестве. Мистер Меррик, похоже, не спешил заявить права на свою добычу.

Сначала Сидони сидела, прямая, как шомпол, на стуле, но в промокшем платье очень скоро начала дрожать и переоделась в ночную рубашку. Время шло, отмечаемое часами из золоченой бронзы на шифоньерке, и она забралась в кровать. Какой смысл оттягивать неизбежное?