– Я считал, что они больше были лунного пшенично-желтого оттенка, но да. Итак, каким он стал?
– Не знаю… Странно, поскольку я помню его таким со средних классов, и это просто моя память о нем, но вот какой он сейчас…
– У вас, ребят когда-нибудь в прошлом были отношения?
– О, нет! Никогда.
– Наверное, вот почему сейчас он возбуждает твое любопытство.
– Я не говорила, что мне любопытно.
Лукас бросает на меня взгляд.
– Ты, в сущности, так и сказала. Я не виню тебя. Мне бы тоже было любопытно.
– Просто интересно об этом думать.
– Тебе повезло, – говорит он.
– Повезло в чем?
– Повезло в том, что у тебя есть… выбор. Я имею в виду, что, как бы, официально обо мне никто не знает, но если бы даже я открылся, то в нашей школе есть, вроде как, всего два парня-гея. Марк Уайнберг, с лицом-пиццей, и Леон Батлер. – Лукас передергивается.
– А что не так с Леоном?
– Не издевайся надо мной, задавая такие вопросы. Мне просто хочется, чтобы наша школа была больше. Здесь для меня никого нет. – Он уныло глядит в пространство. Иногда я смотрю на Лукаса и на секундочку забываю, что он гей, и мне хочется заново его любить.
Я касаюсь его руки.
– Однажды, очень скоро, ты выйдешь в мир, и у тебя будет такой большой выбор, что ты не будешь знать, что с ним делать. Все будут влюбляться в тебя, потому что ты такой красивый и безумно очаровательный, и ты будешь вспоминать школу, как крошечный барьер.
Лукас улыбается, и его уныние растворяется.
– Тем не менее, я не забуду тебя.
– Пирсы, наконец-то, продали свой дом, – сообщает папа, подкладывая еще салата из шпината на тарелку Китти. – Через месяц у нас будут новые соседи.
Китти оживляется.
– А у них есть дети?
– Донни говорит, что они на пенсии.
Китти издает рвотный звук.
– Старики. Скучно! По крайней мере, у них есть внуки?
– Он не сказал, но я так не думаю. Они, вероятно, снесут тот старый домик на дереве.
Я прекращаю жевать.
– Они собираются снести наш домик на дереве?
Папа кивает.
– Думаю, они поставят там беседку.
– Беседку! – повторяю я. – Раньше нам там было так весело. Мы с Женевьевой часами играли в Рапунцель. Хотя, Рапунцель всегда должна была быть она. Я просто должна была стоять внизу и звать, – я замолкаю, чтобы изобразить свой лучший английский акцент, – Рапунцель, Рапунцель, сбрось свои волосы, мисс.
– И какой, предполагается, это должен быть акцент? – спрашивает меня Китти.
– Кокни, думаю. А что? Разве не получилось?
– Не очень.
– О-о. – Я поворачиваюсь к папе. – Когда они снесут домик на дереве?
