За кроссовками из торбы появилась коробочка с колготками, трусы, майка и спортивное трико.
— Может, и мне кой–чо перепадет на ноги? — пробасил здоровяк простуженным голосом. — А то босиком в автобус садится не солидно.
— На твой размер ничего с собою нет, — развел руками улыбчивый. — Я все на бабу да на девчонок своих понакуплял. А ко мне домой зайдем — я тебе старые сапоги отдам.
— Тоже мне еще — позориться.
— Не хочешь — ходи босой.
Когда меж свертками мелькнула головка «белой», здоровяк чуть слюной не подавился:
— Давай сюда, не жмись!
— Ай–и–ий! — насколько мог в тесноте широко размахнулся мужичок. — Не пропадать же добрым людям. Зато согреемся.
Из мокрой торбы один за другим стали появляться пакеты с магазинной снедью. Здоровяк, урча как кот, впился зубами в полбатона вареной колбасы.
— Ешьте–пейте, не жалейте! — радушно приговаривал улыбчивый. — Я теперь при таких деньжищах.
— Для дурака — так целое богатство, — поддакнул здоровяк.
Девка хмыкнула и приказала:
— Надо все гроши в одно надежное место перепрятать. Потом снова свое разберем. А то вдруг заглянет кто ненароком.
— Кто? — чуть не подавился здоровяк.
— Да те же пацаны местные, если не цыгане.
— Или пастухи, — подсказал мужичок.
Три пачки денег обернули в пластик, уложили до поры до времени снова в кейс, сделав на каждой пачке свою пометочку узелками.
Выпили, закусили, согрелись и неожиданно задремали в тепле.
Когда уже начали пробовать голос птицы, бандитская рожа цыгана с кудлатой бородой и серьгой в ухе заглянула в проем в стогу:
— Э, бродяги ночные, скоро скотину на луг погонят.
Цыган держал в руках щенка.
— Ваш будет?
— Забирай его себе. Приблудный, — поморщился здоровяк.
Атаманша порылась в своей сумочке и протянула цыгану нераскупоренную бутылку водки.
— Презент!
Цыган в три глотка осушил ее из горлышка.
— Дорогу показать?
— Сами знаем, дядя — сказала девка. — Ступай себе по–доброму.
— Дело ваше, — отвел плутливые глаза цыган, но уходить не торопился.
Спрятал глаза под кустистыми бровями и молча принялся набивать трубку. Беглецы тоже закурили свой подмоченный и кое–как подсушенный табачок. Все трое высунулись из соломы.
— За что себе медаль навесил, дядя? — спросила атаманша.
— Медаль — что надо.
Старик не пожадничал, а дал каждому рассмотреть свой блестящий амулет. Это была затертая партизанская настольная медаль еще с войны с французами 1812 года.
— На старой панской усадьбе склеп как–то по весне размыло. Еще при поляках дело было. Мне от деда досталась, а ему от отца его. Заговоренная — ни нож, ни пуля не берет. Кто носит — тому только сыновей приносит.
