— Пересчитай бабки, ты, мордатый, тебе говорю! Пока нет того черта бородатого на коне, — деловито распорядилась девка, сухой соломой растирая мокрые ноги в продранных колготках.
— Как я их тебе в темноте пересчитаю? — окрысился на нее здоровяк. — В мобиле батарея села.
— Да хоть наощупь.
— Наощупь я с тобой бы поиграл, атаманша хренова! — огрызнулся здоровяк.
— Я у тебя кой–что скорей нащупаю — оторву и собакам выброшу, понял? Гони чемодан, сама пересчитаю! У меня мобила живая. Ни одному мужику не верю, все сволочи.
— Э-э, кума! Ты куда звонить надумала? Отберу телефон на фиг!
— Бабу свою дома учи.
Через полчаса в проеме теплого схрона засерело небо. На лице атаманши можно было явственно различить черные потеки туши — стрелочками от ресниц вниз по щекам. С первыми проблесками зари еще раз пересчитали деньги — три тысячи сто двадцать пять долларов и двадцать тысяч российских рублей с копейками.
— Делить по понятиям — честно! — приказала атаманша.
— Чего раскомандовалась тут? У меня пистолет между прочим.
— Я с твоим пистолетом в твоих же руках ловчее управлюсь, жлобина. Делай, как я сказала! А то звякну своим пацанам, они тебя в этой соломе и уроют.
Точно поделить на троих не получилось, улыбчивый согласился на чуть меньшую долю.
— А это кому? — здоровяк взял в руки статуэтку Свободы.
— Возьми себе орехи колоть, — посоветовал улыбчивый.
— У меня пока все зубы целые. Сам возьми свиньям бурду толочь.
Здоровяк сопел так громко, что из–за этого даже не было слышно, как у улыбчивого с голодухи бурчало в животе.
— Пора срываться, — сказала атаманша. — А то цыган сюда целый табор головорезов наведет. Не зря он нас сюда припрятал, чтобы не разбежались
— Не сцы, Маруся.
— Нашел себе Марусю.
— В Беларуси все Маруси.
Уже так рассвело, что было видно, как оборванная атаманша стаскивала с себя колготки. Из–под сбившегося подола на ляжке мелькнула большая синяя наколка от колена до паха — дракон с девкой на спине.
— Чего пялитесь? Разбегаться надо.
— Погодим чуток, — сказал улыбчивый. — Нехай туман рассядет, а там по петухам на мою деревню выйдем. Баньку стопим, подзакусим домашненьким. Тебе, красуля, переодеться бы в сухое да приличное. Платьишко твое совсем изорвалось, будешь разрисованными ляжками светить… Ай, чего там!
Он чуть замялся, затем решительно полез в свою торбу и принялся распаковывать газетные свертки. Протянул девке кроссовки.
— Не боись — сухие. Я кажную покупочку в полуэтиленовый мешочек пакую, а потом еще газеткой для верности обернул. Племяннице вез — размер сходный.
