Дома я открыл полупустую бутылку коньяка и развалившись на диване, добил содержимое в четыре глотка. Улыбнулся, вспомнив Ксюшины облегающие джинсы, которые, казалось, стонали, чтобы не разойтись по швам, когда она садится. Легкое шевеление, которое я почувствовал ниже пояса продлилось, увы, недолго. Я словно обмяк — причем целиком и совсем не из–за коньяка, когда вспомнил о том, во что меня, как новичка «Капсулайна», не удосужились посвятить раньше сегодняшнего дня, спустя почти полтора месяца после поступления на работу.
В новость о том, что Ксюша — замужняя женщина.
— Вот дурак, не сюда же, — шипит Ксюша и я кряхчу, потому что держу ее на весу, хотя уже собирался опустить. На лист фольги — на складе, где мы вдвоем и находимся. Фольга специальная, для гигантских, в сравнении с винными, колпачков на бутылки с шампанским, поэтому листы особо плотные, не то, что оболочка для шоколада. Потому–то с возможным порезом на собственном теле, решает Ксюша, лучше не шутить.
А ведь мне показалось, что она уже в отключке. Если, конечно, так можно охарактеризовать состояние женщины, закатившей глаза после нескольких моих поцелуев в шею. Но похоже, что это всего лишь хитрость, очередная женская уловка, и я гораздо дальше от реальности, чем Ксения, раз уж не сообразил, что она может порезаться о фольгу.
Мои пальцы коченеют — еще бы, ведь я не даю Ксюше ни единого шанса порезаться о фольгу, и холод ее совершенно обнаженной спины переползает на мои руки. В том, что она успела промерзнуть за те пять минут, что мы на складе, нет ничего удивительного: здесь круглый год плюс восемь — постоянная температура, которая, наряду с мерно гудящей вентиляцией составляет необходимое условие хранения производственного сырья.
До того как она закатила глаза и зашипела на меня, я даже толком поласкать ее не успел — так, пару раз поцеловал в шею, а груди и вовсе не коснулся. Груди, равную которой мне видеть еще не приходилось. Не две огромные груши Дианы, сокращающие, должно быть, обзор ей самой и больше походящие на гигантские баклажаны, разве что не фиолетовые, и не остроносые, если сравнение соска с носом не обидно. Не груди Алины — левая чуть более округлая, правая — побесстыдней.
Грудь Ксюши — среднего размера и правильной, чуть ли не из учебника анатомии, формы, абсолютный идеал, если за критерий совершенства принять неотличимое сходство. Их можно было сколько угодно мять и втягивать в себя — Ксюша позволяла — и все равно на меня смотрели два близнеца, если, конечно, для женщины не оскорбительно, что ее запоминают не по лицу. В первую очередь не по лицу.
