Весь следующий месяц я не покидал офиса издательства, пока не засыпал сторож на вахте — а это случалось не раньше одиннадцати вечера. Мое рвение принесло результаты: в лице Казаку я вновь улавливал прежнюю приветливость, а может, мне это просто казалось с усталости. Зато как на идиота на меня теперь смотрели Лилиан с Эдуардом.
Да я и был идиотом, за две недели в одиночку отрисовав целый атлас.
Между прочим, с детства я слышал, что если постоянно сохранять рабочий тонус, болезни обойдут стороной. Глупость по–моему, из чего я делаю категоричный вывод, что внушил мне этот вывод кто угодно, но только не мать. Уж кто–кто, но она могла бы рассказать, хотя и запутанней, но куда более достоверней, о возникновении болезней. Или, как это говориться у них, у врачей, об этиологии.
Работа спасает лишь от респираторных инфекций: это я по себе — а я с детства был болезненным в этом отношении, — знаю. Перед экзаменами никогда не болел — учебы было много, зато после сессии сваливался с таким гриппом, которого ни у кого не было даже в разгар эпидемии. Но что касается положительного влияния работы на профилактику рака…
Могу сказать точно — мне моя работа в издательстве помогла не вылететь из аспирантуры. Нет–нет, мой нелепый научный руководитель не стал директором института, а Драгомир, хотя и не забыл истории с моим неожиданным предательством, не проявил внезапного всепрощения.
Зато он закончил писать монографию. Титанический, судя по шестисотстраничному объему, труд, на который Драгомир угрохал последние семь лет, что, учитывая его преклонный возраст — довольно авантюрное предприятие. Монография могла остаться незаконченной, и тогда потомки гадали бы, какие тайны собирался приоткрыть академик Драгомир, если, конечно, кто–то, кроме таких же скучных стариков как он, заинтересовался бы его писаниной о земельной политике молдавских средневековых господарей.
Верстку книги Драгомира Казаку поручил мне лично, в присутствии Эдуарда и Лилиана, и хотя мне хотелось думать, что это выглядит как акт негласного воссоединения нашего с шефом и директором института истории тройственного союза, по сути это являлось тем, что в словах Казаку услышали мои коллеги по издательству — констатацией того, что им не справиться с объемной монографией быстрее меня.
Не уверен, что самого Любомира Атанасовича обрадовала перспектива коротать вечера в моей компании, но по–другому не получалось: в издательстве он мог бывать лишь после шести вечера, а верстать в свое отсутствие категорически запретил. Поначалу я и в самом деле не слышал ответы на свои приветствия, но все равно, как автоответчик, ежедневно, кроме суббот и воскресений, произносил «добрый вечер» в восемнадцать ноль–ноль и «спокойной ночи» — когда стрелки часов собирались вот–вот слиться на двенадцати ночи. Зато потом, когда молдавские господари стали настолько привычными гостями, что я впервые усомнился в недостоверности средних веков, мы уже вовсю гоняли с Драгомиром чаи, вернее, кофе, которого Любомир Атанасович принес огромную банку, и я готов был поручиться, что знаю его мнение обо мне. Именно — что я вполне толковый малый, пусть и слегка оригинал.
