Эти нерожденные дети представляли собой, скорее, некую идею, несбыточное желание, о котором сначала долго думали, а потом отложили в сторонку. Но я хорошо запомнил, как рыдала мама на ступеньках лестницы, как разрывалось от боли и горя ее сердце. Я помню, что она плакала так, будто эти нерожденные дети были такими же реальными, как я сам.
Она очень любила меня. И моего отца. Это ей здорово удавалось. Когда для нас наступали трудные времена — отец писал свою книгу и работал полный рабочий день, я потерял Роуз, — мама всегда утешала и успокаивала нас.
И не важно, сколько любви она отдавала нам с отцом, я всегда чувствовал, что потенциал ее нежности огромен. Нет, я не хочу сказать, что именно по этой причине мама работала в столовой школы Нельсона Манделы. Но из-за неиссякаемого источника любви, который бьет в ее сердце, она и смогла относиться ко всем отвратительным и жутким детишкам этой школы с истинной нежностью и проявлять о них столь искреннюю заботу…
— Мы устроим ему настоящий день рождения, — решительно произносит мама, надевая пальто. — Только ничего не рассказывай бабушке. И Лене тоже. И разумеется, ему самому.
— Ну, я даже не знаю, мам…
— Такой праздник обязательно пойдет ему на пользу, — уверенно говорит она, и на секунду передо мной предстает отважная женщина, которая в свои пятьдесят четыре года еще способна усмирять на школьной площадке разбуянившихся подростков-хулиганов.
У моего старика, видимо, работа идет плохо.
Когда дела отца шли на лад, дверь в его кабинет была закрыта, а из его стереосистемы доносилась громкая музыка. Причем всегда одна и та же — музыка его школьных времен, полная одновременно и глубокой меланхолии, и необузданной энергии. Именно это слушала молодежь Америки тридцать лет назад.
Если работа у отца шла гладко, он заводил любовные песни того времени, когда ему самому было двадцать с небольшим. Он любил слушать «Фор Топс», Дайану Росс и «Сьюпримс», «Темптейшнс», Смоки Робинсона, «Мираклз» и Стиви Уандера. Но теперь что-то у него там застопорилось, а может, работа и вовсе встала, поскольку из комнаты не доносится ни звука. Полная тишина.
Иногда у меня появляется возможность посмотреть на то, как отец сидит за своим столом с включенным компьютером и пачкой писем. Читатели продолжают писать автору о том, как им понравились «Апельсины к Рождеству», как они смеялись и плакали над книгой, которая напомнила им историю собственных семей. Казалось бы, что письма, которые отцу передает издатель, должны вдохновить его на новые творческие подвиги. Но нет, почему-то от них он начинает еще больше испытывать тяжесть бремени, которое лежит на его плечах, и ему становится еще труднее писать свою следующую книгу.
