Вот и теперь он взялся за выполнение очередного президентского поручения не потому, что ему этого хотелось, а чтобы отдать старые долги и, как он говорил, «не дать выйти на поверхность тому, что еще может полежать под землей».
Толстый старик доел сыр, с печалью во взгляде положил вилку на стол и посмотрел на Уолтера Пенри, которого считал несколько простоватым.
— Значит, Каббину придется нелегко?
— Похоже на то.
— Он слишком много пьет?
— Вроде бы нет. У них есть два парня, которые следят за тем, чтобы он не перебирал лишнего. Во всяком случае, пытаются следить.
— Значит, он чересчур долго пробыл на этом посту, так?
— В определенном смысле да. Ему ставят в упрек потерю связи с низовыми организациями.
Кенсингтон фыркнул.
— Это все?
— Есть кое-что еще, но они приберегают это на потом, по крайней мере, так говорит Питер.
— Забавный такой парень, да? С акцентом?
— Он самый.
— Он знает, что говорит?
— Думаю, что да.
Толстый старик посмотрел на вылизанную дочиста тарелку. Резко отодвинул стул, пробормотал «ну и черт с ним», встал и направился в маленькую кухоньку, примыкающую к гостиной. Открыл холодильник, достал коробку с маленьким — шоколад с орехами — тортом, вернулся к столу, снял крышку, пальцами отломил верхнюю часть и с блаженной улыбкой отправил в рот.
— Торты не входят в вашу диету, не так ли? — полюбопытствовал Пенри.
— Нет, не входят. Угощайся.
— Нет, благодарю.
По лицу Кенсингтона разлилось облегчение.
— Единственное удовольствие, которое и осталось старику: поесть вволю. Пить не могу — сердце. Курить бросил в двадцать четыре года, потому что это глупая привычка. О женщинах я больше не думаю. Сам понимаешь, годы уже не те.
За верхней частью торта последовала нижняя. Кенсингтон высыпал в ладонь крошки, съел и их. «Он не протянет и года», — подумал Пенри.
Разделавшись с тортом, Кенсингтон махнул в сторону окна.
— Они беспокоятся.
— Могу себе представить, — кивнул Пенри.
Подойдя к окну, он бы увидел Лафайет-Парк, а за ним — Белый дом.
— И не потому, что там очень уж любят Дона Каббина.
— Это понятно.
— Их тревожит его соперник, Хэнкс.
— Сэмюэль Морз Хэнкс. Сэмми Хэнкс.
— Да, Сэмми Хэнкс. Добрый папашка из Думаса или пытается быть таковым, да? — спросил Кенсингтон.
— Это имидж, который он создает себе не один год.
— Вы еще употребляете это слово?
— Какое?
— Имидж.
— Почему нет? Конечно, употребляем.
— А я-то думал, что им давным-давно не пользуются.
Пенри мысленно приказал себе более не произносить слово «имидж» в присутствии старика Кенсингтона.
