Дональд Каббин встретился с Берни Лингом лишь двумя днями позже, когда вернулся из Янгстоуна после похорон отца. С собой он привез и мать, ибо куда еще она могла поехать. На двоих у них осталось двадцать один доллар и тридцать пять центов. Мать Дональд поселил в соседней комнате в том же пансионе, где жил сам, затем на троллейбусе поехал в школу бизнеса, чтобы сказать Айзе Петтигрю, владельцу, директору и основателю оной, что более заниматься не будет.
— Разве ты не можешь уйти через три недели, получив сертификат об окончании? — спросил Петтигрю.
— Нет, более у меня нет возможности учиться. Мне надо найти работу.
— Я не смогу вернуть тебе деньги за обучение.
— Я знаю.
Петтигрю заметно успокоился.
— Слушай, мне тут позвонили.
— Насчет чего?
— Насчет работы. Им нужен секретарь-мужчина, который еще и знаком с бухгалтерским учетом. Это не производственная или торговая фирма, так что работа может оказаться временной. А мужчина им нужен потому, что они не привыкли стесняться в выражениях.
— Мне нужна работа, мистер Петтигрю.
— Возможно, ты там не задержишься.
— Лучше что-то, чем ничего.
— Их, возможно, вышибут из города, и тебе придется удирать с ними.
— Я готов рискнуть.
— Они ругаются. Они сами сказали об этом.
— Мне без разницы.
— Жалованье двенадцать с половиной долларов в неделю.
— Хорошо.
Петтигрю протянул Каббину полоску бумаги.
— Позвони этому человеку. Скажи, что я тебя рекомендовал.
— Спасибо вам, мистер Петтигрю.
Петтигрю пожал плечами.
— Я им говорил, что за десять баксов они найдут девушку, которая и слова не скажет насчет их ругани, но они твердили, что хотят мужчину, но только не педика. Ты знаешь, кто такие педики, не так ли?
Каббин кивнул.
— Могу себе представить.
Работу Каббин, естественно, получил. Нанял его сам Добрый Старик. Тогда он и его команда занимали одну грязную комнатенку в районе, который позднее назвали Золотой треугольник Питтсбурга.
— Давай посмотрим, что ты умеешь делать, сынок, — и Добрый Старик предложил Каббину сесть за стол.
Тот кивнул, сел, достал карандаш и блокнот для стенографирования.
— Дорогой сэр и брат, — начал Добрый Старик.
Тогда он был совсем не старым, в тридцать втором ему исполнилось сорок пять, но он уже диктовал письма точно так же, как потом произносил речи перед тысячами слушателей. Голос его звучал все громче, достигая пика на предпоследнем абзаце, чтобы в заключительной фразе: «С братским приветом» — скатиться до едва слышного шепота.
