Покаяние | страница 30
Мало того, что не читал этой книги, да ещё и «концепция»! Провал! Пролёт полный!
Полчаса сижу с умным видом, карандаш покусываю.
— Вы готовы, Гена? Идите отвечать…
Ласково так обратилась.
Делать нечего. Вдохнув тяжко, сажусь перед ней и с ходу — терять–то нечего:
— Татьяна Петровна, я готовился только по вашим конспектам. В них всё так ясно, так понятно. А Тимофеева почитал — такая белиберда… Абрамович тоже, не понять что… Вот если бы ваши лекции учебником издать…
— Вы… находите? И готовились по конспектам моих лекций? Похвально, похвально…
— Да, Татьяна Петровна… Не согласен я с определением соцреализма Тимофеевым… И с Абрамовичем не согласен… Ваша позиция в этом вопросе представляется более правильной…
— Хорошо, Гена… Ну, рассказывайте… Какая там у вас тема в билете?
SOS! Спасите наши души!
Бросаю последний козырь.
— Татьяна Петровна… А когда вы встречались с Шолоховым, вы касались темы соцреализма в его «донских рассказах»?
Оня сняла очки, протёрла стёкла платочком, опять надела, благодарно взглянула на меня. «Ну, хоть один поверил в мои встречи с писателями, в которые и сама начала верить», — наверно, подумала Татьяна Петровна и с упоением стала описывать встречу с Шолоховым, но уже не на даче у него, а на берегу Дона.
Вдруг спохватилась, взглянула на часы:
— Давайте, Гена, вашу зачётку!
Пять! И в скобках: «Отл.», — написала она.
Осторожно, на цыпочках, вышел я, словно боясь растрясти только что свершившееся чудо.
— Ни фига себе! Поверить невозможно! — изумлённо ахнули сокурсники, заглянув в мою зачётную книжку.
Ещё бы! Мне и самому не верилось.
С «закидонами» были и другие «преподы».
Особой придурью выделялся среди них преподаватель «Зарубежной литературы» Электрон Григорьевич.
Своим лекциям он неименно предварял рассказ о швейцарских часах, якобы доставшихся ему от бабушки — «ф, ганцуженки».
«Закидоны» же Электрона Григорьевича заключались в том, что на каждой экзаменационной сессии у него в почёте были либо «дураки», либо «умники». Старается студент показать знания, Электрон Григорьевич издевается над ним каверзными вопросами, «валит» бедолагу–умника. Оказывается, дураки на сей раз в моде у него. Несут они всякую чушь. Электрон Григорьевич хохочет, за живот хватается:
— Надо же! Орфей, говорите, чувак, который бродит по аду и на гитаре наяривает! Пять! Давайте зачётку!
А в другой раз «дураков» без ножа режет, «умников» восхваляет. И на каждой сессии все дружно восклицали:
— Кто прошлый раз у него в моде был? Дураки или умные?