Записки хирурга | страница 2

Как легко ходить в лаптях! Какие они удобные и легкие! Так весело в них ноге, что теперь в жару иногда вспоминаешь, какая это была удобная обувь. Как и валенки зимой — валенок и лапоть зря так презирают, хотя валенки теперь делают на подошве, и это уже скорее модные сапожки из войлока, а войлок вещь удивительная. Нога в нем не трется, не перегревается, да и в лаптях ноги не деформируются.

Сколько я ходила в лаптях? До тех пор, пока не обула сапоги в академии. Каждое лето приезжала домой и надевала новые лапти, ткала себе красивую юбку с узором и кофточку такую же, тонкий платочек из льна и шила тонкую блузку с кружевами — была щеголихой, и не жаль было рук, глаз, чтобы ночами вышивать мелкие клетки филейной работы, не жаль было времени, чтобы набирать тончайшей иглой такие же, как игла, тончайшие складки на блузке, плести кружева.

Никогда я не думала, что все это может пригодиться после.

К весне все кончалось в доме — и корм и сено. Корова телилась и давала мало молока. Хлеба тоже оставалось мало, но мы не голодали никогда — просто было некогда сидеть дома, надо было идти работать в поле, и все работали.

Помню, что с первого раза научилась боронить землю, как велел отец. Он меня любил и всегда ставил в пример моим братьям. Подозреваю: он потому не попрекал меня, что я была одна девочка среди мальчишек, и он никогда не учил меня пугой — прутом, как учил братьев. Я всегда могла угодить отцу, хотя он был так требователен. Я гордилась своим отцом и тем, что могла угодить ему.

Большим мастером был отец.

Вся наша земля — четыре десятины — должна была прокормить нас и наш скот. Отец ухитрялся дотягивать до весны, когда коровы, часто шатаясь от голода, уже бежали щипать первую траву, да и мы не голодали, хотя стоило это великих трудов и большого умения обращаться с землей.

Шел отец в поле и приговаривал:

Было в этом ухарство и колдовство, чтобы и в самом деле уродилось, было в этом заклинание земле и самому себе, но, так или иначе, отец всегда чуял, что будет — засуха или дожди… Никогда в нашем поле не было пусто.

Нам завидовали соседи — удачливые мы с отцом, и мы сами верили тому, что мы удачливые.

Отец всегда говорил, что там, где человек родился, там и должен жить — никуда не уезжать, ничего не менять в своей жизни. Он считал, что от городов и имений все несчастье идет в деревню, к нам. Боялся городов и редко брал нас в поездки. Мы должны были работать и жить в доме, в поле.