— Павлуша, где твой баян? Я его не слышу совершенно.
За кисейной занавесью раздался смех. И голос:
— Он его и в руки не брал. И чехла не расстегивал.
К дирижерскому пульту вышел Павел Павлович. Растерянно развел руками.
— Михалыч! Какой баян? Да в этом тарараме дюжина контрабасов затеряются.
— Опять за свое! — взмахнул руками Бродов. — Твое дело трель выбивать, трель, говорю, а будет она услышана или затеряется — не твое дело!..
— Трель так трель, — проворчал старый музыкант, не глядя на дирижера и, заметив у окна Егора, поманил к себе взглядом. И когда тот приблизился к сцене, подал ему руку, — Репетировать пришел. Ну–ну, только чур не робеть. Сцена любит смелых.
— Учи парня, учи!.. — укоризненно заговорил Бродов и потянул Егора к себе за руку.
В черном фраке с искристо–черной, светящейся бабочкой у подбородка Михаил Михайлович Бродов казался старым и чем–то напоминал архиепископа, приезжавшего недавно на завод с группой иностранных туристов. Михаил Михайлович положил на плечо Егора руку, повел его в глубь сцены.
Ребята, стоя и сидя возле своих инструментов, встретили Егора дружелюбно: дескать, нашего полку прибыло. А Павел Павлович Хуторков, сидевший возле своего баяна на возвышении, — он, пожалуй, самое видное место занимал, — двигал в сторону барабан, скрипку–контрабас, расчищал для Егора место. Бродов поставил Егора у него за спиной, сказал: — Здесь ты будешь стоять, сюда подведем микрофон. А сейчас под оркестр споешь свою фразу. И потом, стоя за дирижерским пультом и призывая всех к вниманию, крикнул Егору:
— Пока без микрофона. Во всю силу. Слышишь?..
Бродов взмахнул палочкой, и оркестр грянул на все лады. Егор ждал минуты две, а когда наступил его момент, взял широко, сильно:
Ты посто–о–й, посто–о–й, красавица моя-я…
Бродов остановил оркестр. Крикнул из–за пульта:
— Молодец, Егорий. Славно у тебя выходит.
Хорошо. Три–четыре репетиции — и в дело! Ты у нас попробуешь свои силы, а там видно будет: может, певцом станешь, а?.. На сцене, всю жизнь… Хотел бы?
Егор кивал головой: будущее покажет. Он, конечно, не дурак, чтобы отказаться от такой заманчивой перспективы. Одно только смущало: сумеет ли он петь в оркестре.
— Михаил Михайлович! Я нигде не учился.
— А эти… — Бродов обвел рукой оркестрантов. — Они — учились? А?.. Что ты говоришь, Егор! И затем спокойно добавил: — Не беспокойся. Бродов знает, что делает. Зачем тебе шуровать клещами и жариться у стана, ты же талант! Это, конечно, в будущем. А пока — одну фразу. Одну–единственную.
