Борьба за освобождение города началась в тот же день. Советские танки двигались по узким кривым улочкам среди пламени и развалин. Люди выходили из подвалов, из дворов и черных провалов окон и встречали танки с тем глубоким ощущением радости, которая в первый момент сдерживает тебя, но потом прорывается бурно и неудержимо, переходя от слез к крикам «ура!».
Отступая, немцы устраивали засады за каждой стеной, каждую улицу превращали в огнедышащую пасть. В раскаленном воздухе все дрожало от взрывов гранат и пронзительного воя пуль. Клубы черного дыма неслись над городом, как стада обезумевших голодных хищников.
22 августа последние гитлеровские банды в городе были ликвидированы. На еще дымящихся стенах появился призыв «Патриотической обороны» спасать город. Призыв был обращен ко всем и «в первую очередь к вышедшим из подполья борцам за свободу». Я считал, что мое оружие, которое я держал в руке, дает мне основание отнести себя к категории «в первую очередь».
Штаб «Патриотической обороны» обосновался в старом помещичьем особняке, мало отличавшемся теперь от других уцелевших зданий. На его закопченных, изрешеченных пулями стенах уже появились написанные углем русские слова — «мин нет».
Среди просторного двора, где клонился, как колодезный журавль, подкошенный снарядом тополь, теснились сотни людей. В группе, старавшейся проникнуть в здание через черный ход, я заметил рыжую голову моего электрика. Я окликнул его, и он махнул мне рукой, предлагая подождать. Но ожидать в этой толкотне, особенно после того, как прошел слух, что «оружия на всех не хватит», оказалось выше моих сил. Я считал, что те, кто пробьются, получат оружие, остальные останутся с носом. При мысли об этом я заметался по двору, перебегая от группы к группе, нетерпеливо расталкивая людей.
— Поосторожнее, парнишка, — попытался осадить меня высоченный смуглый мужчина с обмотанной грязным бинтом левой рукой. — Не лучше ли тебе пойти домой?
— Домой? Сам иди домой!
Моя грубость не возмутила его. Потянув меня слегка за волосы; он сказал с обезоруживающей мягкостью:
— Четыре года у меня был дом с решеткой на окне, пять шагов в длину, три в ширину и «параша» в углу. Туда, мой мальчик, я не вернусь до скончания века. Мой дом теперь здесь, и идти мне некуда.
Он приподнял мне пальцем подбородок, щелкнул по носу и отошел к тем, кто уже получил оружие и строился в глубине двора. Какой-то тщедушный человечек в военном френче до колен жаловался, что выдали слишком мало патронов.
