— Все в порядке, Василь Кириллыч, — рапортовал моторист, — детали все смазал, мотор проверил. Не лодка будет, а зверь.
— Вот и хорошо. Надо готовиться к выезду…
Вечером Зубов решил поговорить со своим помощником. После разговора с Груней на берегу он чувствовал себя немного виноватым перед ней, ему очень хотелось увидеть ее и извиниться за свою резкость. Он пошел к Прохорову, но Груни дома не оказалось. Иван Никанорович, сидя у окна и разложив на подоконнике инструменты, затачивал большие сомовьи крючки.
Скинув шапку, Василий присел на табурете, осмотрелся и задержал взгляд на стоявшем в углу карабине. Он взял карабин, щелкнул затвором, заглянул в ствол.
— Грязноватое у вас ружье, Никанорыч, — нахмурился Зубов, — ржавчина кругом, пылищи набилось во все пазы. За такое оружие у нас в полку старшина спуску не давал.
— Я почищу, Василь Кириллыч, — сказал Прохоров, — а только оно мне ни к чему: я все одно ни разу с него не стрелял.
— Что, мирно жили с браконьерами? — усмехнулся Василий, ставя карабин на место.
Досмотрщик, не поворачиваясь к нему, наклонился ниже к подоконнику.
— Мое дело было маленькое, Василь Кириллыч, — виновато пробормотал он, — мне что начальство приказывало, то я и выполнял. Мы людей не трогали, и люди на нас не обижались.
Поднявшись с табурета, Зубов прошелся по комнате, искоса взглянул на убранную белым покрывалом узкую кроватку в углу и заговорил, глядя в спину досмотрщика:
— Людям, конечно, было неплохо, и добрые друзья да родственники инспектора хорошо жили, а государство страдало, потому что его обворовывали браконьеры, причем обворовывали совершенно безнаказанно, хищнически уничтожая множество рыбы. Так я говорю или нет?
— Оно, может, и так, а только…
— Подождите, Иван Никанорович. Вы знаете, что у нас на участке добыча рыбы снизилась в несколько раз? Знаете? А ведь мы с вами ответственны за это в первую очередь, и с нас народ спросит прежде всего…
Он молча походил по комнате, достал из полевой сумки сборничек законов по рыбоохране, полистал его и протянул досмотрщику:
— Прочитайте эту книжечку, Иван Никанорович, и учтите, что советские законы пишутся для того, чтобы их выполнять…
— А как же! — смутился Иван Никанорович. — Разве я против законов? Я не против…
Зубов присел на табурет. Осторожно подбирая слова, он сказал тихо:
— Вот что, Иван Никанорович. Мне не хотелось говорить вам об этом, но все-таки скажу. Некоторые товарищи, очень уважаемые, настаивают на освобождении вас от работы. Слабый, говорят, человек. Да, да… Я поручился за то, что вы будете хорошо работать. Не подводите же меня, поймите, что вы можете принести и мне и себе большой вред… Понимаете, я ведь тут новый человек, могу ошибиться, сделать не то, что надо. Кто же мне должен помогать, как не вы?
