— Как ты думаешь, они вернутся? — спросила я.
— Да, — сказал Ваут, — но все это, наверно, скоро кончится.
— Пойдем отсюда, — сказала я.
Мы встали. Когда я выходила через дверь-вертушку, с улицы входил немецкий солдат. Мы с ним одновременно вращали одну и ту же дверь.
На улице маленькая девочка плакала над своей игрушкой.
Дядя Ханнес так и не прислал обещанную кровать, и хозяин за ней тоже не сходил. Вечером он обычно приходил домой смертельно усталый, а утром опять вставал чуть свет. Он работал поденщиком у зажиточного крестьянина, и работа у него, в особенности летом, была очень тяжелая. По воскресеньям он брал выходной и большую часть дня спал. Иногда он пытался заигрывать с женой, но она только злилась.
Я вынуждена была спать в одной постели с хозяйкой, а хозяин с мальчиками спал в другой. В низенькой мансарде было очень душно — там никогда не проветривали. Спала я плохо, потому что не смела пошевелиться, чтобы ненароком не прикоснуться к хозяйке. Она как-то сказала мне, что никогда не моется. "Я не бываю грязной, — объяснила она. — Ведь каждую неделю я надеваю чистое белье".
— У вас, наверно, был большой дом? — как-то спросил меня хозяин.
— Да, — ответила я.
— И у каждого своя кровать? — спросила хозяйка.
— Много кроватей, — сказала я, — у нас часто гостили родственники и друзья.
— Сколько же было кроватей? — допытывалась она.
Я стала вспоминать. И никак не могла вспомнить дом. Вновь видела перед собой улицу в Бреде, поля по одной стороне и палисадники по другой; на мостовой выбоина, по которой я всегда нарочно проезжала на велосипеде; обвалившийся край тротуара, где так удобно было въехать на велосипеде наверх, окошечко в двери, которое никогда не закрывалось, чтобы можно было просунуть руку и отодвинуть задвижку. Я видела перед собой двойную дверь, которая со скрипом захлопывалась, коридор и двери комнат. И лестницу наверх.
— Не могу припомнить, — наконец ответила я.
— Ладно, — сказала женщина, — главное, их хватало на всех.
— Думаю, хватало, — кивнула я.
— Жаль такой дом, — добавила она.
— Чего тебе жаль? — спросил муж.
— Ну как же, — объяснила она, — пропадает целый дом и все, что в нем есть.
— Когда война кончится, — сказала я, — мы опять будем там жить.
— Да, да, — сказал хозяин. Он свернул сигарету и взглянул на меня. — Да, да, — повторил он, смачивая бумагу языком.
Это был мой последний вечер у них. На другой день я должна была уехать. Денег, которые Дав оставил для меня в сумке, хватило как раз до этого дня. Теперь, когда больше платить нечем, я не хочу быть обузой для этой бедной семьи. Ваут отыскал для меня другой адрес в Хемстеде. Я сидела у стола в кухне и красила волосы, потому что кое-где уже проглядывала чернота. Я так часто применяла это средство, что сделалась совсем светлой блондинкой, а прежней боли от него уже не чувствовала.
