- Отрицанием откровения и чудес, - сказал Куфелер, - вы уничтожаете всю божественную прелесть Библии. Священное писание оказывается просто литературным памятником древних времен.
- До меня, - заявил философ, - Библию неоднократно "исследовали". Ее трактовали талмудисты, комментировали раввины, истолковывали теологи. Одни из них пытались разум приспособить к Библии, другие, наоборот, стремились Библию приноровить к разуму. Первых я именую догматиками, вторых скептиками. Догматики во всем, в любом библейском знаке находили "великую тайну", сокровенный смысл божественного откровения. Скептики все бессмысленное, фантастическое, нелогичное пытались "разумно" объяснить, усматривая в божественном откровении символический образ или аллегорию. Догматики открыто защищали точку зрения "отцов церкви", стремились с ее помощью спасти религиозный догмат боговдохновенности Библии. Моя оценка этих "исследователей" сводится к следующему: и те и другие говорят нелепости, но одни без разума, а другие с разумом. Я также не могу достаточно надивиться тем людям, которые видят в Писании столь глубокие тайны, кои якобы не могут быть изъяснены ни на каком человеческом языке. Впрочем, чему удивляться, - саркастически улыбнулся Спиноза, - ведь люди, похваляющиеся, будто обладают сверхъестественной благодатью, презирают философию и отвергают свет разума. Это и понятно. Писание в своих разноречивых и путаных рассказах, кроме повиновения, ничего не требует от людей и осуждает только непокорность, а не незнание.
- Но имеются и такие теологи, которым разночтения, противоречия, нелепости Библии видны, - вставил Куфелер.
- Да, имеются. Однако и они не допускают, - сказал Спиноза, - что в содержание Библии вкралась какая-нибудь погрешность, ибо утверждают, будто бог в силу особенного какого-то предусмотрения сохранил неповрежденной всю Библию. Различные же чтения, по их словам, суть знаки глубочайших тайн. Утверждают даже, что в самих знаках над буквами содержатся большие тайны. Положительно не знаю, говорят ли они это по глупости и набожности, свойственной старым бабам, или же вследствие высокомерия и порочности, чтобы их одних считали обладателями тайн божьих.
Философ говорил собеседнику, что он в своем трактате стремится очистить Библию от всех ее напластований. И совсем не для того, чтобы сохранить к ней благоговейное и набожно-трепетное отношение. Он не комментатор Библии, для которого толкование ее текстов сводится к тому, чтобы сгладить содержащиеся в ней противоречия и нелепости. Он мыслитель XVII века, противник средневековья и религиозного миропонимания.
