Спиноза | страница 18



- Будь проклят ты, нечестивец! - закричал вне себя рабби. Он приказал голему разрушить домишко и заковать в цепи Гамлиила.

И с той поры исчезла чума в Старом городе...

С быстротой молнии разнеслась по миру весть о чудесном избавлении. Докатилась она и до португальского городка Опорто, где ее и услышал юный Уриэль Акоста. Горожане благоговейно произносили имя Леви ибн Бецалела, а что думал он, Уриэль?

Возможно, что именно она, эта странная легенда, заставила Акосту усомниться в догматах веры, в справедливости и ценности религиозного мировосприятия.

Кто прав? Рабби или его ученик? К чему познание, если оно не призвано исправить жизнь, устранить несправедливость, искоренить зло? Какая мораль выше - естественная, отвечающая насущнейшим человеческим потребностям, или религиозная, взывающая к умерщвлению плоти, к принижению человеческого начала в человеке?

Я знаком с Уриэлем, история его жизни и страданий мне хорошо известна. По его словам, ему трудно было отречься от религии, в которой он был воспитан с колыбели, но на двадцать втором году жизни у него родилось сомнение: могут ли рассказы о загробной жизни быть истинными, а вера в них согласоваться с разумом? Разум твердил и постоянно шептал на ухо совершенно противоположное.

- Акоста прав, - вставил Спиноза. - И я так думаю.

Для подкрепления своего замечания Барух процитировал Екклезиаст: "Потому что участь сынов человеческих и участь животных - участь одна; как те умирают, так умирают и эти, и одно дыхание у всех, и нет у человека преимущества перед скотом. Все идет в одно место; все произошло из праха, и все возвратится в прах".

Прада очень обрадовался. Вот он какой, его юный друг! Именно друг, единомышленник, смелый и проницательный. Среди взрослых такого не сыщешь.

Спиноза просил продолжить рассказ об Акосте. Прада охотно согласился.

- И вот, - продолжал свой рассказ Даниэль, - чума покинула, наконец, Пиренейский полуостров. Можно было возвращаться к прерванным занятиям. В 1604 году Уриэль снова в Коимбре, в благословенном университете. Он окреп и возмужал, но духовно он был надломлен. Смутно сознавая, что все хорошее и дурное в человеке ограничивается кругом его земного существования, он все еще беспокоился о душе. Он все еще верил, что человек состоит из бренного тела и вечного духа.

Бурно и тревожно протекали годы учебы в университете. Лекции и проповеди наставников подавляли волю, сковывали движения ума и сердца. Попы в профессорских мантиях призывали проклятия на греховную тягу к знаниям, призывали своих подопечных к аскетизму, воспитывали в них презрение ко всему мирскому.