Прямой эфир | страница 49
Я был совершенно растерян. В самых искренних, патетических моментах, в их временно́м дле́нии, есть что-то неловкое и нелепое, и мы все втроём попытались поднять и успокоить Свету. Бесполезно. Тогда я, не переставая уговаривать и успокаивать, взял её на руки и пошёл к дому. Вскоре мне стало тяжело, это заметили, но я ни за что не соглашался опустить Свету на землю, шёл и был счастлив.
Так, притихшую, я донес её до самого дома. Там нас ждали Валя и Анжела. Они уже знали, что случилось или может случиться что-то страшное, что взрослые побежали это предотвращать, побежали, оставив их одних в огромном пустом доме. Девочкам было жутко и интересно. Для них в этом были – ночь, ужас и тайна. И теперь, увидев мою кровь, Светины слёзы и собранность бабушки, они притихли и неотступно следили за нами расширенными от любопытства зрачками.
Меня взялись «лечить» и «обмывать». Мне было приятно и неловко, и от неловкости я принялся хохмить и веселить девочек. Они с радостью, но как-то осторожно и мягко принимали мои шутки, а Света их просто не замечала. Она молча и сосредоточенно взялась всё замачивать, стирать, штопать, бинтовать. Лишь Прасковья Ивановна одна поддерживала беседу.
– А как вы быстро прилетели, Прасковья Ивановна.
– Где ж быстро?! Вон тебя как… Извозили…
– Нет, быстро, быстро… А где ж вы факелы-то раздобыли? А я смотрю – бегут с огнём… Прямо кино и немцы.
– А это Толи-соседа. Он их по старинке для рыбы держит. А тут как-то к нему за маком залезли, так он их факелом-то и разогнал. Хорошо, говорит, справился.
– Как за маком?! Наркоманы, что ли? – удивился я.
– Да, солдаты-то, азияты эти, черти…
Потом мы принялись вычислять, кто мог напасть на нас, что делать с моим зубом, как унять ноющий нерв… Света тем временем ватой подробно «слизывала» кровь с моего тела. Затем нагрела воды, налила её в таз, выгнала всех из комнаты и принялась мыть мне ноги. Я сопротивлялся, как мог, но она слушать ничего не хотела, усадила меня на табурет и принялась за дело. Опять было стыдно. Мне казалось, что в этой процедуре было что-то неестественное, хотелось, чтобы это скорее кончилось. Но Света с таким упорством и потребностью взялась за этот ритуал, что я сдался. Так, в стыде и блаженстве, я всё это и протерпел.
А когда все первые реакции и дела, явившиеся следствием последнего события дня, столь всколыхнувшего этот дом, стихли, Светлана повела меня в маленькую спаленку.
Надо сказать, что эту каморку по приезде я и не сразу заметил. Это была комнатка в комнате, по принципу матрёшки, маленькая спаленка на одну кровать. Должно быть, эта символическая «отдельная» комната была когда-то придумана в этой семье для молодых влюблённых, может быть, для будущего полковника и будущей матери его трёх дочерей. Стены здесь были тонки и даже не доходили до потолка. Дверь сюда я поначалу принял за вход в чулан или другое подсобное помещение. Но здесь было чисто, уютно, милые светлые обои и широкая панцирная кровать. И всё это запиралось изнутри…