– Пойдёмте, я вас покормлю с дороги.
Посреди чистенькой кухоньки в огромном тазу и эмалированном ведре вяло вздрагивают в своём наркотическом сне крупные лещи и карпы. Анжелка с Валентиной бросаются к ним – видно, что не в первый раз сегодня, – начинают гладить, как гладят кошек или собак и предлагают «оставить двух штучек пожить в аквариуме».
Пока Прасковья Ивановна – так величать бабушку – собирает на стол, я пытаюсь одержать окончательную и бесповоротную победу над детьми. Мне это не трудно, я знаю, что обычно нравлюсь женщинам до тринадцати и после сорока. Девочки принимают мою игру с радостью, и вот мы уже дружно и весело («только тихо – папка спит») уплетаем потрясающе вкусную жареную рыбу, пьём чай с пенками от свежего малинового варенья, запах которого – лучший из всех запахов детства.
Я немного устал от пусть и приятной процедуры знакомства, Света, по-моему тоже, и мы сбегаем в сад. Нам надо побыть вдвоём, надо перевести дух и всё обсудить. Анжела с Валей увязываются за нами. Они нам не мешают… Дети умеют быть союзниками влюблённых.
Мы со Светой забираемся в самую гущу малины, шёпотом делимся впечатлениями, беззвучно хохочем, лопаем ягоды и целуемся. Целуемся «под обстрелом» окон, защищённые лишь ветками, но от этого только слаще. Дети нас быстро «разгадывают» – Анжела кривит губы, отворачивается, но в результате привязывается ко мне ещё больше; а Валентина так простодушно и открыто пытается во все вникнуть, так по-хорошему серьезна, так загипнотизирована нашими со Светой отношениями, что всё время заставляет нас переглядываться и улыбаться. Валя вообще нравится мне больше, хотя она «второй номер», обожает Анжелку, подчиняется ей во всём. Валя не такая бойкая, не такая яркая, но она естественней, как-то по-особому застенчиво-грациозна, у неё удивительные голубые глаза, она похожа на ромашку.
Анжела вдруг решает, что нам всем необходимо немедленно идти на качели, Валя радостно соглашается, и мы идём за ворота.
Качели крепкие, удобные, почти не скрипят. Я по очереди раскачиваю моих женщин, хохочу со всеми и незаметно для всех опускаюсь в свои мысли. Боже мой! Ведь не может быть так хорошо, ведь не может нравиться абсолютно всё – и дом, и эти девочки, и Прасковья Ивановна, и даже бронзовый спящий полковник в потрёпанных тренировочных штанах и фланелевой голубой майке.
Света между тем сходила в дом и переоделась в домашнее. Она идёт к нам какая-то новая, совсем близкая. (Похоже, я женюсь!) Старенький халатик особо подчёркивает её фигуру. Я люблю эту походку, эту улыбку, эти глаза. Что же в ней изменилось сегодня, что добавилось, что по-новому притягивает к ней? Ах, вот что – она решилась… С гордой обречённостью она отдаёт мне весь свой мир, всю себя, всю до капельки, включая этот дом, эту реку, это лето. Она – женщина, целиком отдаёт себя в мою власть, и ей Природой заказано делать это независимо и с достоинством. Я подошел к ней и на глазах у «постоянного ограниченного контингента» окрестных сплетниц обнял, прижал к себе, вдохнул её всю и задохнулся от счастья.
