– Конечно. Но ты же читала, что написала моя мать…
– Ты следуешь всему буквально в каждой мелкой детали. Твоя мать не упоминала никаких имен. Ты видел, как я вызвала молнию, стоя на балконе в четырнадцать минут третьего. Неужели этого недостаточно? Неужели наше партнерство не достойно того, чтобы его сохранить?
– Если бы выбор был лишь за мной, ты знаешь, что я бы тысячу раз каждый день выбирал тебя. Но все иначе. Я ничего здесь не решаю. Я могу лишь идти по пути, который был проложен.
Иоланта отпустила Тита. Наконец ей открылась истина: для него дневник не просто слова матери. Нет, для него это она сама, сам голос судьбы. И Тит никогда не восстанет против воли принцессы Ариадны, ни в этом мире, ни в ином.
– То есть ты даешь мне отставку?
– Нет! – Он обхватил ладонями лицо Иолы. – Я никогда не смогу отпустить тебя из моей жизни. Я…
«Не говори этого! – крикнула она про себя. – Не говори…»
– Я люблю тебя, – произнес Тит.
В одну секунду отчаяние превратилось в гнев. Иоланта швырнула ему дневник.
– Ты любишь не меня. Ты любил благоприятную возможность – ты любил то, что я так удачно вписывалась в твои планы.
В глазах Тита застыли обида и замешательство.
– Как ты можешь так говорить?
– Как я могу так говорить? А как ты можешь говорить то, что только что сказал? Кто клялся и божился, что у меня особая судьба, что она всегда у меня была, даже если я об этом не знала? Разве не прошло меньше двух недель с тех пор, как ты уверял меня, мол, ты так счастлив, что это оказалась именно я, что не смог бы разделить все это ни с кем другим? Но теперь ты все же можешь. Теперь ты говоришь мне: «Спасибо, но не надо, спасибо», – словно я была какой-то посудомойкой, которую можно заменить, когда заблагорассудится!
– Иоланта…
Тит редко обращался к ней настоящим именем. Большую часть времени, даже когда они оставались наедине, он называл ее Фэрфакс, чтобы не отвыкнуть.
– Нет. Если только ты не собираешься заверить меня, будто ошибался, ты не сможешь сказать ничего, что мне хотелось бы услышать.
Тит прижал дневник к груди, на лице его расплывалась мертвенная бледность.
– Мне жаль. Прости меня.
После всего, через что они вместе прошли, всего, чем они были друг для друга, ему больше нечего сказать?
Иоланта развернулась и ушла.
* * *
– Вот ты где! – прокричал Купер, когда Иоланта шагнула в дом. – Уинтервейл плохо себя чувствует, Кашкари за ним ухаживает, а Сазерленд наносит визит соседям. Мне одному скучно. Как насчет партии бильярда?
