А сегодня я полирую холодную гладь ненависти. Я смотрюсь в нее. Несгибаемая, прямая, стойкая! Она разрастается день за днем. Она источает горькую влагу. Она пенится… Вот во что ты превратил меня — в перегонный куб для ненависти! И каждый день я впускаю ее снова и снова, и каждый день я тяжела ею. Мне кажется, что весь мир предал меня. Как ты мог дать мне забеременеть такой ненавистью? Для этого я пришла на Землю? Любовь разбита, но остались обломки… И из этих обломков я делаю гнездо. Гнездо или могилу. Твою могилу…
Тебе не вырваться. Тебе не вырваться из моей хватки. Я всегда буду рядом. На всех четырех дорогах твоей судьбы. Я буду стоять на перекрестке и просить подаяние. Я досыта накормлю тебя волнениями, страхами, трудностями и поражением. Я всегда любила реки во время паводков… Я всегда любила бурное течение вод, захватывающих берега и бросающих на них белые скелеты деревьев. Я всегда любила разгул стихии, циклоны, которые заставляют думать только о главном — как выжить, чтобы начать все сначала… Я всегда любила эти разрушительные потоки, вызывающие ярость родных островов… Совсем крохой я наблюдала за танцем моря и понимала, что море — это огромное чрево земли. Чрево могущественное, тяжелое, беспощадное, которое однажды поглотит нас всех. Но пока еще не время. Сегодня иное время — время рождения моей ненависти.
Мое первое страдание. Это письмо, в котором ты пишешь какой-то африканке, что у нее еще есть время сказать тебе «да», если она хочет выйти за тебя замуж, но этого времени мало, потому что ты вляпался в историю, и нет возможности повернуть назад. В день, когда я обнаружила это письмо, твоя квартира, такая кокетливая, такая уютная, вдруг пропахла тухлятиной. Я вымыла ее всю целиком. Я постирала занавески. Я убрала кухню. Я вычистила ванную комнату. Запах гнили не исчезал. Он остался для того, чтобы издеваться надо мной, чтобы я осознала — мне здесь не место. Тогда я вымылась сама и, сжав зубы, ушла, ни оставив записки к твоему возвращению из путешествия. Я шла из одного конца города в другой, но города не существовало. Он испарился, как испаряются химеры. Остались лишь декорации. Важным было лишь то, что происходило во мне. Эта грязь, это предательство, это письмо! Roye[2], мамочка, открой мне дверь! An moué[3]! Весь привычный мир рухнул в огромную черную дыру. Несколько невнятных слов — серый пепел, все, что я смогла рассыпать вокруг подруги, у которой нашла приют.
