— Ты где живешь-то? — прервал он словоизлияния Жорика, который как раз дошел ро угона самолета.
Жорик покашлял, выигрывая время, и вспомнил самое дальнее село, где когда-то шабашил с артелью мужиков.
— Погоди… Это какой район будет? А станция? — дежурный привстал, заглянул в паспорт старухи, вскричал так, что старуха вздрогнула: — Вам же по пути! Вот что, товарищ… ээ… Нуров… Вот что! Отвезите бабушку домой. Пожалуйста! Договорились?
Жорик кивнул, проклиная свой язык.
— Ну и ладно! — Дежурный торжественно вручил старухе бумаги, паспорт и фотокарточку. — Насчет ваших бумаг не беспокойтесь, я себе записал, сделаю запрос куда нужно… Вам сообщат.
Наклонился, внятно добавил, как говорят детям, показывая на Жорика:
— Вот он, товарищ Нуров, человек проверенный, он вас проводит, вместе поедете, ясно? Ту-ту, понятно? На поезде!
Старуха встала, личико ее просияло, будто ей дали конфету. Она забормотала слова благодарности, обернула паспорт и стершиеся по углам бумажки в шелковую тряпицу. Спрятав сверток на груди, натянула на голову платок, поклонилась и взялась за чемоданчик. Под настойчивым взглядом старшины Жорику ничего не оставалось, как подхватить Чемоданчик. Старуха — она и Жорику-то пришлась по плечо — доверчиво отдала свою ношу.
— Я позвоню в комнату матери и ребенка, — снял телефонную трубку дежурный, — до утра там отдохнете. Билеты берите без очереди, можете сослаться на меня. Так что счастливого пути, товарищи колхозники.
— Алло, это старшина Загоруйко… Надя, сейчас к тебе подойдут. Двое… — ласково заговорил в трубку дежурный.
Жорик выдавил на лице улыбку и пошел с чемоданчиком по коридору, с ненавистью уставясь в спину старухи, которая пошагивала на тонких кривых ножках, обутых в мягкие сапоги, точно уточка.
Ему так не хотелось назад!..
В комнату матери и ребенка его не пустили, и он, отдав чемоданчик старухе, нимало не опечалившись, улегся на знакомую лавку. Он твердо решил поутру улизнуть от навязанной попутчицы. Делать нечего, надо возвращаться в Шулуты. Базаров, он вообще-то отходчивый… А долг Нуров отработает. Базаров ведь знал отца. При мысли об отце стало легче.
Это настроение сохранилось до утра, когда его разбудила уборщица, гремевшая шваброй о ведро у самого уха. С приходом уборщиц, их ленивой перебранкой, с первым звоном ведер, словно по сигналу будильника, началась жизнь в зале ожидания. Громко заговорили, откашливаясь, пассажиры по лавкам, зашелестели газеты, захлопали дверцы автоматической камеры хранения, тренькнула гитара, чей-то баритон заныл просительно: «Ольга, ну, Ольга же…». Буфетчица с яркой брошью на чепце рассовывала по кармашкам кассового аппарата мелочь, за стенкой, там, где ночевала старуха, визгливо заплакал младенец…
