Так я стою в коридоре и курю, и вдруг почему-то вспомнил маленькую комнатку, и две неоновые трубки, и Нину Петровну, и мужа ее, и, самое главное, вспомнил, каким я был тогда. Ведь я тогда многого хотел, о многом мечтал, надеялся. А чего я хочу сейчас? Познакомиться с этой артисточкой? Вот так вот незаметно проскочило время, и я уже совсем другой человек. И паршиво мне стало. И самое главное, жалко, что забыл сонату. И дал я было себе слово, что обязательно вспомню ее и разучу как следует.
Но тут кто-то трогает меня за рукав. Оборачиваюсь. Стоит грустный Гоглидзе.
— Выпьем, — говорит, — Коля, пива?
И мы пошли.
Мама мне запрещала выходить на улицу. Она боялась машин, собак и прохожих. Мама говорила, что шоферы не любят, когда кошки перебегают дорогу. Они давят кошек.
Собаки тоже рады задрать бедного котенка. Некоторые взрослые солидные собаки даже науськивают борзых щенков на беззащитных котят.
Прохожих мама боялась еще больше. Время было военное, голодное, и маме казалось, что меня обязательно кто-нибудь стащит в суп или на мыло.
Поэтому в детстве я ничего не видела, кроме своего двора. Я знала там каждую щель в заборе и выбоины в подъездах под ступеньками. Самым интересным местом была скамейка и помойка. Вечером, забившись под скамейку, я слышала бесконечные разговоры и сплетни соседей. Под скамейкой я узнала многое такое, что мне просто не стоило узнавать так рано. Это помогло мне быстро повзрослеть.
Ну а помойка! Как часто потом мне говорили:
— Ах, моя кошечка, как бы я хотел узнать, что ты таишь в своем сердце!
Им казалось, что там они найдут ответ, люблю ли я их или нет, или какую-нибудь загадку, мировую скорбь и т.д. — все, что может себе представить пылкое воображение влюбленного.
На самом деле в тайниках моего сердца хранятся сладкие воспоминания о нашей дворовой помойке. Вещи, которые сейчас до смешного обычны, незаметны, но когда-то...
Заплесневелый кусок сыра, который я подобрала в то утро, когда меня родители лишили завтрака, останется светлым пятном в моей жизни.
И как часто потом мужчины, заглядывая мне в глаза, заискивающе спрашивали:
— Чего вы хотите? Шампанское, коньяк, икру, курицу?
Я мечтала о том самом заплесневелом куске сыра, который однажды доставил мне удивительное блаженство. Ах, золотая пора детства! У каждой из нас остались святые реликвии, непонятные посторонним.
Но бывает, что дети, или щенки, или более взрослые котята силой забирали у меня какой-нибудь лакомый кусочек, с трудом найденный в отбросах. Они еще смеялись надо мной. Я тоже смеялась. Я знала, что мне нельзя показывать свою обиду. Обиженных всегда дразнят. А я с детства умудрялась со всеми ладить.
