— Андрюша?..
Карпат замер, будто врезавшись в стену. Послышался ли ему этот тихий, нежный и знакомый до боли голос? Бывший отмычка вновь зашагал, стараясь вслушиваться лишь в треск бетонной крошки под ногами. Но в полной темноте слух сам начинает ловить каждое сотрясение воздуха.
— Андрюша, не бегай…
Карпат потерял самообладание. Обернувшись, он споткнулся обо что–то и упал на спину, лицом туда, откуда шёл…
Лишь темноту увидел он перед собой, а где–то далеко мерно капала вода. Бывший отмычка вскочил, и бросился по туннелю дальше. Вновь споткнувшись, он рухнул лицом в прохладную лужу. Смахнув воду с лица он, было, поднялся, чтобы продолжить бег, но уловив перед собой чей–то силуэт, в ужасе попятился. Посреди туннеля кто–то стоял, маленький и невыносимо знакомый. Высокий детский смех пронёсся по мёртвому подземелью.
Карпат, в ужасе, вскочил и бросился назад, надеясь добраться до двери со спасительным прожектором за ней.
— Стой, Андрюша, стой, разобьёшься! — гнался за ним нежный женский крик. Карпат спотыкался, разбивая в кровь руки и лицо, но поднимался и продолжал бежать. А отовсюду доносился детский смех, звонкий, и настолько знакомый, что слёзы сами наворачивались на бесполезные в такой тьме глаза. Прямо перед бывшим отмычкой, слепя и обжигая, вспыхнуло, плотной стеной, пламя. Карпат упал на пятую точку и, перевернувшись, пополз в противоположную сторону, но упёрся головой в чьи–то ноги. Взгляд сам пополз вверх.
Всю жизнь Карпат пытался стереть из памяти те далёкие, детские образы знакомых, родных людей, но судьба была беспощадна. Прямо перед, трясущимся от страха и обливающемся слезами, Карпатом, стояла его мать и старший братик… Их лица с нежностью смотрели вниз, на сломленного, почти в голос рыдающего, от давнего горя и нынешней безысходности, человека…
— Простите! — провыл Андрей и рухнул в мольбе, — Простите, я не хотел, я не знал!!!
Бывший отмычка взвыл и зарыдал. Беспощадные картины прошлого вырвались из его сознания и вновь предстали перед ним ломанным, хаотичным спектаклем. Сквозь слёзы Андрей видел как, объятая пламенем, скукоживается и покрывается тонкими трещинами кожа его матери и брата. Вскочив с пола, он попытался вытащить родных из стихии, но руки проходили сквозь обжигающее пламя морока и бестелесные миражи матери и братика. Он понимал, что не может их спасти, понимал, что их давным–давно нет на этом свете, но он продолжал ловить руками языки пламени, продолжал игнорировать его жар, продолжал беспомощно, навзрыд, выть.
