Никодиму хотелось как-то выразить переполнявшие его чувства. Он поставил на землю тяжелый туес, приложил пальцы к сложенным трубочкою губам и трижды приглушенно крикнул:
— Пшу-у-гу!
«Сейчас же, дурачина, в гости пожалует». Мальчик притаился в траве.
На старую березу, ломая сучья, опустился тяжелый ночной хищник. Огромные желтые глаза его горели раскаленными углями. Короткие уши на круглой, кошачьей голове торчали, как рожки сказочного лешего.
Никодим хлопнул ладонями и крикнул:
— Я вот тебя, филя-простофиля!..
Птица сорвалась и бесшумно скрылась в ночи.
«Где-то теперь шалопайничает мой Бобошка!»
Через час мальчик был дома. Чтоб не будить мать и деда, Никодим вошел в избу разувшись и тихонько поставил туес с сотовым медом на стол.
— Клад нашел. Ждите меня опять с медом. На всю зиму запас сделаю…
— А ты бы, Никушка, буланку оседлал. Где тебе с эдакой тягостью по тайге, — посоветовала мать.
— Да сетку не забудь захватить. А то без сетки-то от дикой пчелы мед отбирать… — посоветовал дед.
Никодим нахмурился и ничего не сказал. На лбу, на щеках у него вздулись шишки, словно под кожу ему насовали булыжников. О мерине Пузане и о сетке от пчел Никодим думал еще вчера.
— Вы бы лучше мед в другую посудину переложили, а то мой-то туес на живую нитку связан. — Фразой о туесе, сделанном в тайге наспех, он заранее решил обезоружить их. — Без инструментов и вошь не убьешь… — словно про себя сказал Никодим и все с тем же хмурым видом вышел во двор.
Еще только надувало золотом небесный парус, но уже по тому, как высоко летали стрижи, как звенели птичьи голоса, мальчик сразу определил, что утро загорается погожее.
На дворе мрачное лицо Никодима преобразилось. Он схватил узду, подогнул левую ногу и на одной правой запрыгал к мерину.
«Если до Пузанки допрыгаю, — значит, и сегодня Бобошку встречу…»
Мальчик чуть не упал, споткнувшись о камень. Левая нога его опустилась, и он носком сапога дотронулся до земли.
— Не в счет! Это не в счет!.. — выкрикнул Никодим и поскакал дальше.
Все силы его были устремлены на то, чтобы допрыгать на одной ноге до лошади.
Конь, как назло, пасся далеко. Правая нога Никодима онемела, левая несколько раз опускалась в траву, но он снова и снова поджимал ее.
Старый буланый мерин перестал пастись и смотрел на Никодима мутными фиолетовыми глазами. Мерину было двадцать четыре года, и, в переводе на человеческий возраст, он был старше, чем девяностолетний дедка Мирон, но, несмотря на большую разницу в годах, Никодим и Пузан были друзья.
