До нас дошла эта новость как раз, когда мы танцевали старинный калемарский танец, и дело нам показалось очень серьезным, потому что речь шла о добром имени Калемара. Одна старуха с морщинистым лицом возмущалась больше всех:
— Что ж это делается, совести не стало у людей, что ли? Всю жизнь я прожила в Калемаре, и никогда еще не бывало, чтобы священник творил такое…
Она вся дрожит. Волосы рассыпались по плечам. Встала посередине хижины и смотрит то на одного, то на другого. Свет в доме тусклый, желтоватый, и лицо ее кажется особенно бледным.
— Это потому, что мужчинам на все наплевать… Да и какие вы мужчины, какие вы калемарцы? Настоящим калемарцам храбрости не занимать…
Если бы в бок Венансио Ландауро всадили нож, он и тогда не так бы разъярился. Сдвинув шляпу на затылок и выплюнув шарик коки, — как положено перед дракой, — он стукнул себя кулаком в грудь и сказал:
— Я ни за что не выпущу его отсюда… Кто со мной, выходи…
Венансио Ландауро — из Шикуна. Ну, а Калемар разве может отстать? И вперед выходит добрая дюжина наших парней.
— Пошли, пошли…
Венансио между тем все больше распаляется:
— А не захочет остаться — побьем… Как-то раз в Маркабалито одного такого же голубчика ох как вздули… Ну, я, конечно, тогда тоже руку приложил…
— Так ему и надо, раз вор…
— Пускай знает, что в Калемаре эти его штучки не пройдут!
Мужчины высыпали на улицу, кричат, размахивают кулаками. За ними — женщины, с палками и камнями. Кто-то, видно самый рассудительный, замечает:
— Надо бы позвать старосту…
— Правильно, и чтоб Флоренсио велел ему отслужить все молебны, а нет, так пускай деньги вернет…
Флоренсио Обандо оказался дома и не заставил себя долго просить, он ведь тоже заплатил за молебен. Оставив на столе недоеденный ужин, он со своими помощниками присоединился к толпе.
— Надо его так прижать, чтоб он вернул деньги, вот что… — решительно заявляет Флоренсио.
— Слава нашему старосте!
— Сла-а-а!..
— Слава нашему главному!
— Сла-а-а!..
Люди сбегаются узнать, в чем дело, и толпа быстро растет. Долина наполняется криками.
— Смерть ворюге!
— Сме-е-ерть!..
Вот наконец и дом, где остановился священник.
Разъяренная, хмельная толпа бурлит, напирает.
— Пусть выйдет священник!
— Пусть выйдет!
На галерею выходит Мануэль Кампос, выходит и озирается по сторонам — ищет лазейку, чтоб удрать, но люди тесным полукольцом обступили галерею — уж очень им подозрительно показалось, что в такую темную, хоть и звездную, ночь в доме не горит ни одной свечи.
