— Пока они поймают своих кляч, глядишь, час-другой и пройдет…
— А может, дух испустили, окаянные…
— Что ты, они как кошки живучи…
— Тогда пускай попробуют догнать…
— Пускай попробуют…
Братья смеются, а когда по лицу вдруг начинают хлестать ветки, Артуро заботливо наклоняется к своей милой:
— Осторожно, закрой глаза и пригнись…
Начался лес. Ветки цепляются за шляпы, журчит ручей, звенит бесконечная песня цикад. Вниз… вниз… Шум воды возникает где-то совсем рядом и затихает далеко внизу.
— Это Мараньон? — забеспокоилась Люсинда.
— Что ты! Это ручей в ущелье… Река еще не скоро…
Лошади шлепают по воде, останавливаются, пьют, и снова из-под копыт летит галька, а вода журчит уже где-то в стороне, за поворотом. С высоких уступов лошади сходят осторожно, на ощупь, как всегда, их выручает чутье. Выбирая дорогу, они идут медленно, опустив голову к самой земле. Вниз… вниз… На каждом уступе Люсинда вздрагивает. Вниз… вниз… Ложбина, тропинка, люди и кони — все устремляется вниз, к реке, к Мараньону. Проходит час, другой… Люсинде кажется, что это не тропинка бежит вниз, а сама она падает куда-то, и от этого падения сладко замирает сердце.
Парни примолкли. Слышится только цокот копыт да журчанье ручья, и чем ближе река, тем чернее ночь. Порой упругие теплые губы прижимаются к шее Люсинды. Она дрожит, еще крепче обнимает своего друга и будто падает в пропасть, в черную головокружительную глубину…
Теперь кони ступают неслышно — под копытами мягкая, влажная земля. Воздух наполнен ароматом цветов анона.
— Вот и балка…
— Она самая…
Лошади ускоряют шаг. Еще час, и они выйдут к Мараньону, прямо напротив Шикуна. Ночь кончается, в лесу посветлело, в густой листве засуетились птицы. Тропа вползла на высокий бугор. Впереди из свинцового утреннего тумана выросла огромная черная глыба. Люсинда смотрит, широко раскрыв глаза, завороженная тишиной…
— Это скалы в ущелье, — объясняет Артуро. — Ночью они всегда такие. Скоро будем дома…
Уже видна белая лента тропинки, и лошади идут бодро, легко, оставляя позади поворот за поворотом. Могно и арабиско тянутся к дороге своими корявыми ветвями. И вдруг — глухой, ровный гул.
Мараньон!
Люсинде кажется, что это у нее в ушах шумит.
День торопится. С горных вершин сползает, разливаясь все шире, бледная желтизна. Свет проник и в ущелье, стали видны фиолетовые цветы арабиско, красные скалы, желтая земля и тропинка, покрытая галькой и белым песком. Конь Артуро останавливается и громко ржет. Тот, что под Рохе, отвечает ему. Вот он, Мараньон!
