— Где ж це вы пропадали? Вже я думал, вы в речке втопились…
В голосе его было, однако, больше снисходительности, чем гнева, и это было убийственно. По счастью, козулю нашли, и не он с Александром Акимычем, а какие-то детишки, и трофей был водворен на пасеку.
Кроме того, всех нас ждал сюрприз: Хвеклуша в наше отсутствие подстрелила тетерку.
— Оде стояла я коло хаты с дытыною, — волнуясь рассказывала она, — удруг дывлюся — тетерка на дерево посила. Ну, що тут робить? И жалко, и никого в доме нимае. Ну, кинула я Маруську. Сиди, кажу, Маруська, та мовчи! А сама побигла у комнату та схопила ружо. Ай, мамочко! Ще не знаю, як и зарядыть. Ну, зарядыла, стрелила, та-ак тая тетерка и хлоп. Ось вже вона жареная.
Славную охотницу чествовали хмельной медовой бражкой. Большая кастрюля, которую Акимыч гудящим басом называет ендовой, налита до краев и ходит в круговую по движению часовой стрелки. Часы не останавливались.
К отъезду стали готовиться с утра. Осенью в Биробиджане приготовления к отъезду начинаются с того, что люди встают пораньше, выходят и смотрят на небо.
— Солнце в рукавицах, будет дождь, — говорят они, кинув взгляд.
Иногда они смотрят на сопки и тоже заключают:
— Сопка дышит, — будет дождь.
Чаще всего, впрочем, гадать не приходится: когда жители выходят взглянуть на небо, они видят, что дождь уже идет. Он начался ночью.
В Биробиджане, на исходе лета, дождь начинается с ночи. Это — гнусная мокрая жидкость, процеживаемая сквозь мелкое-мелкое ситечко. Уже с утра он на полном ходу. Идет он целый день без перерыва на обед. Ночью, когда люди спят, он попрежнему бодро делает свое дело: он льет. И на другой день он также неутомимо сыплет как ни в чем не бывало. Он еще одну ночь умеет не спать и еще без передышки может цедить день. Иногда, на третьи сутки, он останавливается. Бывает, что на целый день, а то и на два и на три дня он исчезает куда-то, и его не видно. Одновременно убирают оловянное небо и ставят новое— наивное и голубое. По нему носятся белые облачка. Солнце шалит, как дельфин в море: оно то нырнет за облака, то снова выглянет, сверкнет ослепительной чешуей и снова нырнет.
Весело тогда путешествовать по Биробиджану. Вспоминаются детство и старый бородатый учитель закона божьего — Идя Белоконь. Он говорил страшным басом, и от него пахло чесноком. Он любил рассказывать, как бог устроил мир. Чтобы не быть голословным, он раскрывал первые страницы библии и, водя по ним корсетной фижмой из китового уса, которая служила ему указкой, доказывал нам ссылками на эту толстую книгу, что бог за шесть дней, да и то не полных, успел создать мир, т. е. небо, землю, леса, реки, зверей, птиц, рыб, растения и человека. А вот дома, платье и другие вещи с божьей помощью создали уже сами люди… Так, например, палку учителя сделал рыжий токарь Хаим. Сучки на ней, которые въедались нам в спины, тоже он устроил. А миронянский лес еще сработал сам бог, и так он и стоит с тех пор.
