|
| The other diners had modestly retired into the angles of the room, and left the distinguished pair in a certain isolation, but the young clergyman was unrestrained by any sentiment of awe, and, marching boldly up, took his place at the nearest table. | Другие обедавшие скромно расселись по углам, предоставляя обоим знаменитостям беседовать без помехи, но молодой священник не знал их, а потому, не особенно смущаясь, смело направился к ним и занял место за ближайшим столиком. |
| The conversation was, indeed, new to the student's ears. | Все, о чем они говорили, было и в самом деле очень ново для нашего ученого. |
| The ex-Dictator of Paraguay stated many extraordinary experiences in different quarters of the world; and the Prince supplied a commentary which, to a man of thought, was even more interesting than the events themselves. | Экс-диктатор Парагвая вспоминал свои необычайные приключения в различных частях света, а принц изредка вставлял свои замечания, которые для вдумчивого человека были еще любопытней. |
| Two forms of experience were thus brought together and laid before the young clergyman; and he did not know which to admire the most - the desperate actor or the skilled expert in life; the man who spoke boldly of his own deeds and perils, or the man who seemed, like a god, to know all things and to have suffered nothing. | Опыт двух различных людей раскрывался одновременно перед молодым священником. Он не знал, кем ему больше восхищаться, -человеком, привыкшим действовать с безрассудной смелостью, или тонким наблюдателем и знатоком жизни: один откровенно говорил о собственных делах и перенесенных опасностях, другой, подобно господу богу, знал все, не испытав ничего. |
| The manner of each aptly fitted with his part in the discourse. | Каждый из них держался в разговоре соответственно своей роли. |
| The Dictator indulged in brutalities alike of speech and gesture; his hand opened and shut and fell roughly on the table; and his voice was loud and heavy. | Диктатор не скупился на резкие слова и жесты, то сжимая, то разжимая кулак, тяжело опускал его на стол, и речь его была громкой и напористой. |
| The Prince, on the other hand, seemed the very type of urbane docility and quiet; the least movement, the least inflection, had with him a weightier significance than all the shouts and pantomime of his companion; and if ever, as must frequently have been the case, he described some experience personal to himself, it was so aptly dissimulated as to pass unnoticed with the rest. |
